Заокский край в годы Великой Отечественной войны
Автор: Василий Демидов   
23.09.2010 12:16
Фильм о событиях военного времени в Заокском крае

Часть1
Часть2


Материал подготовлен Василием Демидовым.
Пущинский Клуб любителей путешествий «Азимут»
2010г.

Начало войны

Многие сегодня знают, что наступавшие в 1941 году немецко-фашистские войска не смогли прорваться в наш Заокский край и были отброшены назад зимой 1941-1942 года. Поэтому нам кажется, что война отгремела где-то там, на далекой линии фронта. Но линия фронта не всегда бывает далекой. В критический момент немцы оказались всего в двух десятках километров от деревни Пущино. Осенью и зимой 1941 года Заокский край стал прифронтовой полосой, где решалась судьба огромного сражения. Наверное, если мы вспомним о том, что тогда происходило в наших местах, мы лучше узнаем военные годы. Историю родного края человек всегда переживает сильнее, а Заочью есть что вспомнить о войне.

Тяжелейшие испытания выпали в первый год войны на долю местных жителей и солдат, защищавших Заочье от наступавшего врага. Жители деревни Пущино помнят день, когда началась война. Воскресное утро 22 июня было солнечное, и весть о начале войны пришла только к вечеру – радио в деревне не работало. Из Серпухова прискакал нарочный с повестками из военкомата. Женщины плакали и голосили в тот день, а уже в понедельник мужчины отправились в Серпуховский военкомат (1).

Немецко-фашистские войска, напав 22 июня 1941 года на Советский Союз, в первые же месяцы войны уничтожили основную часть Красной Армии и стремительно продвигались на восток, вглубь нашей страны.

В преддверии немецкого наступления, началось строительство оборонительных рубежей на подступах к столице. Поздней осенью из населения приокских деревень - женщин, стариков и подростков, были сформированы бригады для рытья окопов. Их руками вырыты укрепления на левом берегу Оки от Лужков до Турово. Вдоль всей линии создавались противотанковые и противопехотные рубежи, на случай прорыва немцев через Серпухов. Для этого сосны спиливали на высоте полутора метров и валили их кронами в сторону Серпухова (7), создавая несколько линий засек через лесные дороги. Работали подростки, женщины и девочки, которым приходилось рубить множество больших деревьев (1). Часть укреплений в этом месте могла появиться и в результате предвоенных учений, как, например, окопы при устье Таденки, вырытые курсантами Подольского училища, сложившими свои головы в решающих боях 1941 года под Москвой (2). Линии окопов, обращенные к реке Оке, тянутся вдоль края леса севернее деревни Зиброво.

Оборонительные рубежи создавались не только на левом берегу Оки. По всей видимости, именно руками жителей окрестных сел вырыты окопы на правом берегу речки Колодни, недалеко от дачного поселка Лесничества. Сохранились окопы и возле железнодорожного моста через Скнигу, а также и в ряде других мест. В овраге на речке Хохле найден бетонный колпак, который может являться остатками дота. Бетонные доты есть и в Белопесоцком монастыре, который располагается на левом берегу Оки напротив города Кашира.

Созданные укрепления являлись продолжением Можайской линии обороны и прикрывали Москву с юга, на случай прорыва немцев через Серпухов и обхода со стороны Тулы. Надо отметить, что в перечне укреплений собственно Можайской линии нет приокского участка, и не на всех картах он отмечен. Тем не менее, секретом для немцев этот рубеж не стал. На картах немецкого генштаба периода осеннего наступления на Москву наши укрепления на границе нынешнего Приокско-террасного заповедника показаны красной линией. Видимо, о существовании здесь оборонительного рубежа гитлеровское командование узнало из показаний пленных и докладов разведывательной и бомбардировочной авиации, активно действовавших в небе над Окой.

Немецкая авиация впервые появилась над Заочьем в июле 1941 года. Начиная с этого времени вражеские самолеты регулярно совершали рейды вглубь нашей территории. Борьба с ними легла на плечи уцелевшей советской истребительной авиации и зенитных батарей. Над Заокским краем началась война в воздухе.

Война в воздухе. Летчики-истребители 178 авиационного полка

Одним и узлов противовоздушной обороны стал аэродром Липицы, на котором базировался 178 истребительный авиационный полк. Располагался аэродром у деревни Липицы на пойме Оки. Аэродром действовал задолго до войны, но ангаров на нем не было, а взлетная полоса была грунтовая, на заливном лугу, который тогда еще не распахивался. Истребители И-16, а всего их было 33, появились здесь в июне 1941 года.

1941

Истребитель И-16

 

Первый боевой вылет состоялся 6 июля – взлетевшее по тревоге звено И-16 лейтенанта В.А.Шишова преградило путь восьми немецким бомбардировщикам Ю-88, сбив два «Юнкерса» и один истребитель прикрытия Ме-109. Сам Шишов был ранен в правую руку, но сумел посадить самолет. Вот как выглядел этот бой:

«6 июля 1941 года 8 бомбардировщиков Ju-88 в сопровождении истребителей появились в районе одного из важных объектов. Это выглядело как разведка боем. На перехват немецких самолётов поднялось звено, возглавляемое Старшим лейтенантом В. А. Шишовым из 178-го истребительного авиационного полка. Завязался бой. Шишов смело повёл своих ведомых в атаку. Ему сразу же удалось сбить один из самолётов противника. Совершив маневр, он открыл огонь по второму "Юнкерсу". Строй бомбардировщиков рассыпался. Они стали беспорядочно сбрасывать бомбы и стремительно уходить на запад. Но в это время наших лётчиков атаковали вражеские истребители. И снова Владимир Шишов бесстрашно ринулся на врага. Ему удалось поджечь один из "Мессеров", однако и сам он был ранен в правую руку. Ведомые прикрыли командира и дали ему возможность выйти из боя. Управляя самолётом одной рукой, Старший лейтенант успешно посадил его на свой аэродром.

11 Июля 1941 года группа истребителей 178-го ИАП, ведомая Капитаном В. А. Шишовым, успешно выполнив задачу по прикрытию своих бомбардировщиков, возвращалась на свой аэродром. Не долетев до линии фронта, самолёт Старшего лейтенанта Рыжухина стал отставать. Его атаковали два немецких истребителя. Тогда, оставив за себя Лейтенанта В. С. Дулина, Владимир Шишов бросился на помощь товарищу. Искусно маневрируя, он отвлёк всю семёрку "Мессеров" на себя и сбил одного из них. Когда его самолёт получил повреждения, Шишов сымитировал падение и, обманув врага, на высоте 100 метров выровнял машину и благополучно возвратился на свой аэродром».

В воспоминаниях мы встречаем интересные сведения о том, что немецкие самолеты сбрасывали бомбы, когда подвергались атакам истребителей. В наших окрестностях сохранились несколько воронок, которые местные жители относят на счет немецких бомбардировщиков.

Массированные попытки прорваться к Москве немецкие бомбардировочные эскадрильи предприняли 22, 23 и 24 июля. 178-й ИАП сразу же принял боевое крещение всем своим составом и с честью вышел из боя. 23 июля сегодня – день рождения полка.

1941

Схема из книги «Неизвестная битва в небе Москвы», Хазанов Д.Б., 1999

 

В задачу летчиков входило прикрытие Серпухова, железнодорожных мостов, железнодорожной станции и многих других военных объектов.

1941

 

Но, все же, основной заботой 178 полка стало прикрытие серпуховского железнодорожного моста через Оку и стоявшего рядом ветхого автомобильного моста (нынешнего автомобильного моста и шоссе у Липиц тогда еще не существовало). По мосту шло снабжение Тульского гарнизона и войск 50 армии. Кроме истребителей его защищали 19 зенитных орудий (часть из них пулеметы (5)). Соседние аэродромы с истребительной авиацией – Калуга и Подольск, располагались далеко, и летчики 178 ИАП были единственной силой, способной противостоять немецкой авиации над Окой. До сентября летчики воевали на истребителях И-16, а потом пересели на Лагг-3, который, по отзывам летчиков, был немногим лучше своего предшественника, а в чем-то и уступал ему.

1941

Истребитель начального периода войны Лагг-3

 

События тех дней войны сохранились для нас благодаря воспоминаниям одного из ветеранов 178 ИАП, Николая Денисовича Дудника. Они замечательны своей искренностью, простотой и одновременно исключительной проницательностью летчика. Поэтому они приведены целиком в приложении 1 к настоящему тексту. Ну, и, конечно, интересно также услышать в его рассказе и знакомые нам заокские названия. Вот один из эпизодов:

«— У нас напряженность боев не спадала. Поскольку мы прикрывали железнодорожный мост через Оку, на который немцы постоянно бросали свою бомбардировочную авиацию. В основном Ю-87е. Если бы им удалось вывести из строя железнодорожный узел и мост, то Тулу бы сдали. Нам сказали, что если при тебе его повредят — расстрел. Погибло там много зимой. Максимов со своим самолетом прямо под лед ушел. Немцев было много, а нас мало... Но отстояли мост».

 

1941

Выступление артистов на летном поле аэродрома  в Липицах. Лето-осень 1941 года.

 

Несмотря на сопротивление, немецкая авиация продолжала воздушные атаки. Бомбардировщики охотились на поезда, двигавшиеся по железной дороге. 9 сентября был совершен первый налет гитлеровцев на Серпухов – сброшены фугасные бомбы. Потом подобных налетов было много. Летчики 178-го ИАП вели бои и днем и ночью. 29 сентября при боевом патрулировании потерпел катастрофу и погиб сержант Владимир Иванович Волков, летчик 178-го ИАП, призванный серпуховским военкоматом из деревни Зайцево, что недалеко от Пущино.

В результате бомбежек погибали не только летчики. В деревне Михайловке, ближайшей к аэродрому, четверо жителей было убито и один остался без ноги. Как считали сами жители деревни, их бомбили потому-что кто-то сообщал немцам о том, что в Михайловке расквартированы офицеры полка (5). В один из дней, когда колхозники молотили зерно, немецкий самолет, который летел очень низко над землей, сбросил бомбу на столовую летчиков (возле Михайловской речки), и потом дал залп по аэродрому из кормового пулемета. Во время другого налета бомба попала в крестьянский двор, убив корову и разбросав по всей деревне овец и кур.

От налетов колхозники рыли себе землянки в ближайшем овраге, жили в них. Приходилось копать капониры - укрытия для зениток возле деревни..

Не только аэродромы подвергались бомбежкам. В ноябре 1941 года шесть барж с текстильными станками, не успев в навигацию эвакуироваться из Серпухова, вмерзли в лед напротив пущинской деревенской пристани (нынешняя лодочная станция "Дельфин"). Немецкие самолеты бомбили эти баржи, часть бомб взорвалась на берегу. Но одна из них, по предположению стариков, не разорвалась и до сих пор лежит  где-то в земле на склоне. Немцам не удалось добиться уничтожения барж. Их сумели вырубить из льда и вывести вниз по реке, в безопасное место (3).

Способом направить удары немецкой авиации в сторону было создание ложных аэродромов. Один такой аэродром был сооружен на пойме между островом и устьем Неглядейки, недалеко от деревень Харино и Балково. Из дерева сколотили макеты самолетов, которые были вскоре обнаружены немецкой авиацией. Последовал налет и макеты были разбомблены, взрывами во все стороны разбрасывало щепу от мнимых самолетов. После этого бомбардировки здесь не повторялись, "аэродром" был разоблачен (3). Одну из бомб, возможно сброшенной во время этих событий, нашли в восьмидесятых годах поблизости от котельной города Пущино.

Тем временем войска Вермахта приближались к Серпухову. 10 октября 1941 года вражеская авиация подвергла бомбардировке уже настоящее место базирования 178-го авиаполка - аэродром "Липицы". В результате налета погибли три летчика и были ранены 11 человек (всего за время осеннее-зимних боев полк потерял 13 летчиков). Начались и обстрелы аэродрома из дальнобойных пушек с Юрятинского немецкого гарнизона (на правом берегу Протвы). Поэтому было принято решение перебазировать аэродром под Каширу. Липицкая взлетная полоса продолжала использоваться как аэродром подскока, где дежурили несколько истребителей полка. Это было очень тяжелое время. Немцы продолжали наступать. Начиналась битва за Тулу и Серпухов, за левый фланг обороны Москвы.

Битва на земле

В октябре 1941 года немецкое наступление докатилось до Оки. 18 октября, прорвав фронт на Можайской линии обороны, гитлеровские войска заняли Малоярославец и Тарусу, захватили левый берег Оки от Тарусы до устья Протвы, и берег Нары выше Серпухова. На правый берег Оки между Алексиным и Бехово выходили из окружения разрозненные части 5-й гвардейской стрелковой дивизии, разбитой под Калугой. Здесь, под защитой водной преграды, пехота окапывалась, готовясь к обороне.

Западнее Оки и Нары в наших руках остался только небольшой участок вокруг Серпухова, на котором держала оборону заново сформированная 49-я армия, под командованием И.Г. Захаркина. В районе Серпухова, Лопасни (ныне город Чехов), Дракино были созданы противотанковые   районы. К середине октября противник располагался  полукольцом в 6-7 километрах западнее Серпухова. Положение города было чрезвычайно опасным. Случалось, что в полках 60-й дивизии, непосредственно защищавшей город, сформированной из ополченцев Москвы и Подмосковья, оставалось всего по 160 бойцов. В отдельные дни в город прибывало с фронта по тысяче и более раненых. В самом городе были созданы шесть оборонительных районов, выкопано 6 километров противотанковых рвов, установлено 2 километра надолбов, построено 130 баррикад.

10 ноября немецкие войска пытались перейти на правый берег Оки на участке Таруса-Дракино, но были отбиты частями 49 армии (5 гвардейская стрелковая дивизия, мотострелковый полк 112 танковой дивизии). Позиции обороны, окопы и блиндажи еще и сейчас можно найти на высоком правом берегу Оки. Позиции артиллерии, окопы и земляные брустверы сохранились на высоком правом берегу Скниги недалеко от автомобильного моста на старом шоссе Серпухов-Тула. Наши войска не только оборонялись, но также пытались организовать контрнаступление. Со времени тех боев в усадьбе Поленово стоит памятный камень павшим солдатам. Среди солдат был и десятилетний Володя Кузьмин, житель деревни Бехово, погибший на переправе во время атаки немецких позиций на левом берегу под Тарусой (Приложение 2). Переправлялись разведчики на лодке, лед встал на Оке неделей позже, к 18 ноября (4).

Вот как описаны те дни: "Володя рос шустрым и смышленым мальчиком, очень смелым и добрым. Когда на Оку пришли наши солдаты, мальчик бегал к ним в окопы, носил постовым кипяток. Но вот осенью 1941 года к усадьбе "Поленово" подошли фашисты. Нашим войскам отдали приказ: "Вперед!" Бойцы не могли двигаться дальше: на левой косе, на тарусском берегу Оки, закрепились фашисты.

Чтобы отбросить врага с косы, нашим нужно было перебраться на тот берег. Молоденький лейтенант, собираясь в разведку, долго не мог найти лодку для переправы. Володя, который вырос на берегах Оки, знал каждую излучину речки, знал он, и где были спрятаны лодки. Лейтенант согласился взять смышленого пацана на тот берег.

Переправлялись в сумерках, но немцы все равно заметили лодку и открыли шквальный огонь. В тот день на Оке погибли четверо: минометчики Кудрявцев и Чашкин, политрук Тарасов и Володя Кузьмин.

Из воспоминаний матери Володи, Прасковьи Ивановны: "Река разделяла немцев и наших. Стрельбы большой не было, но наши ждали, что немцы вот-вот полезут. У меня наши сковородку брали картошку жарить. И, признаюсь в грехе, послала в тот день Володю за сковородкой. Возьми, говорю, и сразу домой, в подвал. А вечером его принесли на руках... Тот лейтенант плакал, целовал мои руки, говорил: "Лучше бы меня, мать..."

 

В ходе оборонительных боев на берегу Оки наиболее пострадавшие части выводились в ближайший тыл для отдыха и пополнения. Так, 5-я гвардейская стрелковая дивизия после смены ее в районе Алексина частями 238-й стрелковой дивизии была выведена в район станции Тарусская (поселок Заокский) для пополнения. Главные силы 60-й стрелковой дивизии, являвшейся резервом армии, выводились в район Заокское (17 км южнее Серпухова), Дятлово (на Скниге), Савино, а один полк занял оборону по восточному берегу реки Ока на участке Ланьшино – Ламоново, сменив находившиеся там войска (4). Участок обороны этого полка прикрывал практически весь правый заокский берег.  Позиции полка проходили от села Ламоново через Велегож, Поленово, Бехово, Митино и до Ланьшино, где смыкались с позициями 194 стрелковой дивизии в Дракино. Основная позиция находилась на участке Велегож-Поленово-Бехово, где можно было ожидать удара из Тарусы, захваченной немцами.  В целом же оборона правого берега Оки была очень растянутой, сил не хватало, но немцы основной натиск направили на Серпухов, в связи с чем на Беховском участке было относительно спокойно.

1941

Оборона Серпухова, Тарусы, Алексина и восточного берега Оки, ноябрь 1941 года. Здесь и далее схемы боевых действий приводятся по книге «Разгром немецких войск под Москвой» под ред. Б.М.Шапошникова, 1943 г.

 

1941

Карта немецкого Генштаба, 15 ноября 1941 года.

 

Южнее серпуховской и окской линии обороны немцы наступали на Тулу. После падения Тарусы танки Гудериана 29 октября с юга прорвались к окраинам города. В их задачу входило прорвать оборону Тулы и стремительным броском захватить мосты через Оку с юга. С ходу взять Тулу немцам не удалось, и они попытались обойти город, с тем, чтобы перерезать главную линию снабжения гарнизона – шоссе Москва-Тула. Немецкая группировка западнее Тулы наступала на город Алексин. Восточнее города танковая группа Гудериана наступала на Венев и Каширу. Продолжались и попытки немцев захватить Серпухов. Эти события описаны в мемуарах А.И.Литвинова, члена Военного Совета 49 армии (Приложение 3).

В результате немецкого наступления с юга создалось положение, когда немцы могли выйти к серпуховскому железнодорожному мосту и захватить его. Мост был заминирован и подготовлен к взрыву. Немцы приступили к обстрелу моста дальнобойной артиллерией, и, хотя лед вокруг был испещрен воронками, ни один снаряд, к счастью, не попал в полотно или опору. Остался неповрежденным и находившийся рядом ветхий автомобильный мост, по которому продолжались перевозки подкреплений и снаряжения. Эти события описаны в мемуарах Заместителя командующего 49 армии по тылу Н.А.Антипенко (приложение 4).

1941

Тыл 49 и 50 армий, ноябрь1941

 

Тем временем восточнее Тулы 2-я танковая армия Гудериана, прорываясь к Кашире, совершила глубокий охват позиций оборонявшей Тулу 50 армии, заняв Венев и Мордвес, 25 ноября на окраине Каширы произошел бой единственной зенитной батареи с передовым отрядом фашистов. Войска Вермахта вели бои также и на подступах к Лаптево (ныне Ясногорск). Заокский участок, ставший тыловым районом 49 и 50 армий, оказался в мешке. Гитлеровские войска наступали с запада, юга и востока. Создалась реальная и мгновенная угроза захвата Каширы, а также выхода немецких танков к серпуховскому мосту с тыла, что неминуемо привело бы к падению Тулы и разгрому всего левого фланга Московской обороны.

1941

Положение линии фронта в середине ноября 1941 года.

 

Передовой отряд немцев появился у Каширы 25 ноября, где был встречен огнем зенитной батареи, единственного соединения в городе, наполненного  госпиталями и тыловыми складами. Утром следующего дня можно было ожидать удара основных сил Гудериана. Необходимо было успеть до этого времени найти войска для обороны Каширы.

В этой ситуации только немедленные действия могли спасти положение. И эти действия были предприняты. Вот что как писал об этом командующий 50 армией И.В.Болдин:

«Выход из создавшегося положения я видел в одном: произвести перегруппировку войск и, создав крепкий кулак, контратаковать врага в направлении Суходол, Маньшино, а затем совместно с 49-й армией восстановить положение на стыке.

Позвонил генералу Захаркину. Поделился своими планами. Он с ними согласился. Мы уточнили время и некоторые детали совместных действий».

Вспоминал эти тревожные дни и А.И.Литвинов, находившийся в штабе 49 армии, в деревне Бутурлино недалеко от Серпухова:

«Все тревожно склонились над картой.
— Гудериан, видимо, задумал с востока и запада замкнуть кольцо вокруг Тулы и потом развивать наступление на Серпухов, — заметил Захаркин.

Раздался телефонный звонок: у аппарата находился командующий 50-й армией Иван Васильевич Болдин. Оба командующих давно знали друг друга. Им недолго пришлось уточнять детали совместных действий. Быстро было принято решение о восстановлении положения на стыке. В создавшейся обстановке первейшая задача состояла в том, чтобы не допустить расширения и углубления прорыва».

Решением командующих стала стремительная переброска единственного боеспособного подвижного соединения 49 армии – 112 танковой дивизии, к Кашире, для прикрытия угрожаемого направления. Все остальные резервы (кавалерийский корпус Белова)  уже перебрасывались по левому берегу Оки из района около современного Чехова в Каширу. Но это был долгий маршрут, а до предполагаемой атаки немцев на Каширу оставалась всего одна ночь. Вечером 25 ноября части 112 танковой дивизии, уже к тому времени сильно потрепанной в боях за Серпухов, начали переправу на правый берег Оки. Танки шли прямо по железнодорожному мосту. Вьюжная ночь скрывала переправу от авиации врага. От деревни Лукьяново по заснеженным дорогам колонна дивизии продвигалась вдоль берега Оки на восток, к деревне Иваньково на реке Восьма. Впереди двигались около 40 танков Т-26, основная сила потрепанной дивизии. Хотя Т-26 были небольшими и устаревшими танками, но в тот момент и такие были на вес золота. В составе перебрасываемой дивизии был танковый полк, пехотный полк на машинах и полк артиллерии. К утру 26 ноября колонна вошла в опустевшее Иваньково.

1941

Колонна Т-26 на марше

 

1941

Сражение за Тулу и Каширу. Ноябрь-декабрь 1941 года

 

Сейчас трудно установить маршрут движения 112 дивизии. Ее командир, генерал Андрей Лаврентьевич Гетман, в своих воспоминаниях (Приложение 5) так описывал ночной переход дивизии:

«В тот же день я получил приказ вывести главные силы 112-й танковой дивизии из боя и направить их под Каширу для обороны города и Каширской электростанции. Туда же перебрасывался кавкорпус генерала Белова.

Сложившаяся обстановка требовала действовать без промедления. Дорога была буквально каждая минута. Между тем, на намеченном для движения танковых колонн направлении был лишь один надежный мост, да и тот железнодорожный. Пришлось воспользоваться им. С наступлением темноты начали переправу 125-й танковый, 112-й артиллерийский и ряд подразделений 112-го мотострелкового полков. Остальные части дивизии временно оставались под Серпуховом.

Непроглядная ноябрьская ночь скрыла наш маневр от противника, а сократившийся благодаря использованию железнодорожного моста маршрут помог быстро выдвинуться в назначенный район.

Уже к утру 26 ноября части дивизии, стремительно продвигаясь вдоль южного берега Оки, подошли к с. Иваньково, расположенному в 15 км к юго-западу от Каширы. Село оказалось почти безлюдным. Отсюда были эвакуированы и все местные учреждения. Продолжала работать лишь районная контора связи. Но именно она и нужна была нам в первую очередь».

Если буквально следовать описанию генерала, то колонна двигалась по прибрежной дороге, как она показана на карте 1930 года:

1941

Фрагмент карты Заочья 1930 года

 

На этом пути есть несколько весьма крутых подъемов, в том числе на пущинский холм по старой булыжной дороге к западу от деревни Пущино. Возможно поэтому, что путь дивизии пролегал дальше от берега Оки, по более пологим водоразделам, примерно там, где сегодня идет трухачевская дорога.

1941

Фрагмент карты Заочья 1939 года (левая часть)

 

1941

Фрагмент карты Заочья 1939 года (правая часть)

 

Но, вернемся к описанию событий генерала Гетмана:

«Уже к утру 26 ноября части дивизии, стремительно продвигаясь вдоль южного берега Оки, подошли к с. Иваньково, расположенному в 15 км к юго-западу от Каширы. Село оказалось почти безлюдным. Отсюда были эвакуированы и все местные учреждения. Продолжала работать лишь районная контора связи. Но именно она и нужна была нам в первую очередь.

Дело в том, что теперь мы не только защищали Москву, но и выполняли задачу, связанную с обороной Тулы. Как известно, в то время противник уже больше месяца прилагал отчаянные усилия, чтобы овладеть этим городом. Потерпев неудачу в попытке захватить его с ходу, гитлеровцы решили окружить Тулу. С этой целью они глубоко обошли ее с востока. Овладев ценою больших потерь Веневом, Гудериан, как уже отмечено, бросил дальше, на Мордвес и Каширу, 17-ю танковую дивизию, а часть своих сил повернул для удара на Тулу с севера, одновременно стремясь перерезать шоссе, ведущее из нее на Москву.

В боях, которые развернулись в последующие дни, нашей дивизии довелось совместно с войсками 50-й армии и кавкорпусом генерала Белова принять активное участие сначала в обороне Каширы, а затем и в срыве плана окружения Тулы. В сущности эта задача была единой, поскольку и попытки захвата Тулы и наступление на Каширу были составными частями вражеского замысла прорыва к Москве с юга.

Понятно, что первой заботой было установление взаимодействия с ближайшей стрелковой дивизией и кавкорпусом. Вот почему по прибытии в Иваньково я прежде всего направился в местную контору связи. Ее работник В. И. Самошин несказанно обрадовался возможности помочь танкистам. С этого момента он вместе с нашими связистами делал все возможное для обеспечения связи с соседями — 173-й стрелковой дивизией и 1-й гвардейской кавдивизией, с находившимся в Кашире штабом генерала Белова, а также с Тулой.

В течение дня и следующей ночи были получены необходимые сведения. Так, я теперь знал, что если 25 ноября на южных подступах к Кашире находился лишь зенитный артиллерийский дивизион, который смог остановить продвижение передового отряда 17-й танковой дивизии, но был бы не в состоянии воспрепятствовать натиску приближавшихся ее основных сил, то теперь положение изменилось. К Кашире уже подошли с севера некоторые части кавкорпуса генерала Белова. Таким образом, определилась и задача нашей дивизии, состоявшая в том, чтобы сорвать возможную попытку врага обойти Каширу с юго-запада.

В то же время данные нашей разведки показывали, что именно такую попытку и собирался предпринять противник. В ночь на 27 ноября мы выяснили, что его танки несколькими группами подходили к ближайшим от нас населенным пунктам Восьма, Тепловка, Воскресенка.

Силы, которыми мы располагали, были невелики — один танковый, часть мотострелкового и артиллерийский полки, уже понесшие потери в предшествующих боях. Танков было немного. Но и в этих условиях мы должны были нанести поражение врагу, сорвать его замысел. Как это сделать? Осмотрев местность, я принял решение организовать на направлении Тепловки, МТС, Акимовки три засады — по числу танковых батальонов. Они получили задачу обрушить на противника внезапный огонь башенных орудий. Дивизионной артиллерии было приказано нанести с открытых позиций удар по фашистским танкам.

В течение ночи войска заняли указанные им позиции. В 5 часов 27 ноября я послал в штаб 49-й армии краткую радиограмму об обстановке на данном участке, добавив: «Приступил к выполнению задачи».

Спустя несколько часов вражеские танки с пехотой появились перед 2-м танковым батальоном, которым, после гибели в бою под Серпуховом М. А. Ликанова, командовал военный комиссар батальона младший политрук А. Е. Шамов, один из самых отважных наших воинов. Подпустив гитлеровцев поближе, первым открыл огонь танк А. Е. Шамова из засады. Вскоре батальон подбил несколько танков. Остальные поспешно повернули назад. Придя в себя от неожиданности, враг открыл ураганный артиллерийско-минометный обстрел 2-го батальона. Один из снарядов угодил в машину А. Е. Шамова. Но за гибель героя-командира отомстили его танкисты, нанеся чувствительные потери вновь попытавшемуся наступать противнику. Все яростные атаки гитлеровцев были отбиты.

1941

Танки Т-26 зимой 1941 года

 

Храбро сражались и танкисты роты старшего лейтенанта П. И. Орехова, впоследствии удостоенного звания Героя Советского Союза. Не потеряв ни одной своей машины, они подбили несколько фашистских танков.

Труднее всего пришлось в боях тех дней подразделениям мотострелкового полка майора Салаха Галеева. Располагая лишь частью своих сил, он, однако, использовал их умело и эффективно. Особенно тщательно было организовано взаимодействие полковой артиллерии с мотострелковыми батальонами. Едва показались первые вражеские танки с пехотой, артдивизион полка выкатил орудия на открытые позиции и начал в упор бить по противнику, уничтожая его машины и живую силу.

1941

Полковое 76,2 мм орудие

 

Враг ответил шквалом огня. Но наши артиллеристы не дрогнули. Даже раненые не покидали орудий. Наводчик И. И. Листенко, например, будучи ранен, отказался уйти с поля боя и продолжал меткими выстрелами поражать врага.

Успешно действовали и другие артиллерийские части и подразделения. Их личный состав проявил величайшее мужество и самоотверженность в этих боях с отчаянно рвущимися вперед гитлеровцами. Так, после очередной безуспешной атаки фашисты, понеся потери, отвели оставшиеся танки в укрытие и оттуда открыли огонь. Было ясно, что эти машины притаились невдалеке, но из-за неровностей местности не удавалось точно определить их местонахождение. Сделать это вызвался разведчик 2-й батареи 112-го артполка М. И. Гутов. Получив разрешение командира, он под сильным огнем пополз по снегу в сторону противника и вскоре возвратился с нужными данными. Благодаря этому все вражеские танки были уничтожены огнем артиллеристов.

Отчаявшись прорваться на этом участке, враг бросил против нас бомбардировочную авиацию. Но, к нашей радости, вскоре появились в небе и краснозвездные самолеты. Завязались воздушные бои, неизменно заканчивавшиеся бегством фашистских асов. Впрочем, это не ослабило ожесточенности схватки на земле.

1941

Разведывательный батальон 112 танковой дивизии в декабре 1941 года

 

Вот как писал впоследствии об этих боях командующий 50-й армией генерал И. В. Болдин: «...112-я танковая дивизия под командованием полковника А. Л. Гетмана, встретив сильное сопротивление противника, вначале продвижения не имела. Действуя из укрытий, наши танкисты в упор расстреливали рвавшихся вперед гитлеровцев. Более суток продолжался тяжелый бой, после чего наши танкисты начали продвигаться вперед. Потеряв много машин, враг вынужден был остановить наступление и вызвать на помощь авиацию. За день фашистские самолеты 11 раз пытались бомбить позиции танкистов. Но наши славные истребители оказались на высоте. Они решительно встречали воздушного врага, и гитлеровские летчики вынуждены были в беспорядке сбрасывать бомбы и спасаться. И все-таки Гудериан упорствовал. Собрав силы, он предпринял новую танковую атаку против дивизии Гетмана. Но и эта атака захлебнулась. Наши танкисты продолжали прочно удерживать свой рубеж».

Противник выдыхался. В связи с понесенными им тяжелыми потерями его атаки становились все слабее и в конце концов прекратились. Одновременно он встретил решительный отпор и на участке конников генерала Белова, чей корпус 26 ноября получил почетное наименование 1-го гвардейского. В двухдневых боях мы измотали врага и отбросили его к Мордвесу. Складывались благоприятные условия для нанесения контрудара по гитлеровцам в направлении Тулы, о чем я и доложил командующему 49-й армией генералу Захаркину».

1941

Контрнаступление советских войск под Каширой, ноябрь 1941 года

 

1941

Фронт советских войск к югу от Оки, декабрь 1941

 

1941

Карта немецкого Генштаба на 1 декабря 1941 года.

 

О броске 112 танковой дивизии и боях возле Иваньково сохранились не только воспоминания. Вот что говорилось в оперативных сводках немецкого Генштаба.

«27 ноября - Танки противника атаковали южнее г. Кашира, на шоссе Кашира — Алексин русские оказывают сильное сопротивление.

Атаки 43 армейского корпуса натолкнулись на упорное сопротивление противника, закрепившегося на хорошо оборудованных позициях».

А вот сводка из советского Генштаба от 29 ноября:

«112 тд вела бой с 40 танками противника в районе ИВАНЬКОВО и овладела районам ТЕШЮВКА».

Вот как описывал этот бой один из корреспондентов советских газет из Тулы в телефонном разговоре с редакцией:

«В другом районе, также севернее Тулы, произошел танковый бой. Немцы атаковали одно из подразделений части тов. Гетмана. В этой атаке участвовало 50 фашистских танков. Они шли на наши позиции с разных направлений, намереваясь, очевидно, распылить этим силы обороны и разбить ее по частям. Тов. Гетман принял контрмеры. Он расположил свои танки полукругом в лесу, а между танками поставил противотанковую артиллерию. Когда появлялись немецкие танки, по ним открывала огонь артиллерия. С приближением вражеских машин в бой вступали скрытые до этого танки. Враг, несмотря на численное превосходство, успеха не добился и был вынужден отойти, потеряв 9 танков и 6 пушек. У тов. Гетмана был поврежден всего один танк.

После неудачи немцы ввели в действие свою авиацию. В течение дня она одиннадцать раз пыталась бомбить советских танкистов, но каждый раз встречалась с нашими истребителями и организованным зенитным огнем. В районе расположения части фашистские стервятники сбросили до 250 бомб. У танкистов нет не только не одного убитого, но даже и раненого. Зато наши зенитчики сбили два немецких бомбардировщика.

Под вечер фашистские танки повторили атаку, пытаясь обойти часть тов. Гетмана с флангов. Наши танкисты парировали удар и отогнали немцев. Врагу удалось захватить лишь одну высоту, не имеющую особого значения.

В три часа дня три фашистских танка сделали попытку обойти наши части и приблизиться к городу с запада, но были уничтожены артиллерией.

Замысел фашистского командования захватить город с хода провалился. Сегодня они не только не продвинулись здесь ни на один шаг вперед, но под напором наших частей начали медленный отход».

После боев у деревни Иваньково 112 танковая дивизия перешла Беспуту и двинулась на юг. Гудериан был отброшен от Каширы, однако немцы перешли в наступление на другом участке, ворвались в Алексин и вышли на реку Вашана.

5 декабря группа советских бойцов, производя разведку на Тульском шоссе по маршруту Кострово - Николо-Викунь (южный берег Вашаны), обнаружила до полка вражеской пехоты и около 50 танков, продвигавшихся к Серпухову. Противник был задержан, а затем разбит. Но жестокие сражения не утихали.

50 армия продолжала вести упорные бои с противником. Перегруппировавшись, войска вермахта смогли на короткое время перерезать шоссе Тула-Москва. Однако, своевременные контрудары советских войск из района Лаптево заставили немцев, которые к тому времени уже выдыхались и теряли инициативу, распрощаться с планами захватить Тулу. Началось наступление 50 и 49 армий по всему фронту. 17 декабря был освобожден Алексин. 15 декабря советская 133 стрелковая дивизия, сосредоточенная на заокском участке Искань-Бехово, при поддержке танков и «Катюш» перешла Оку и 19 декабря освободила Тарусу. Вот как рассказывает о переходе Оки А.И. Литвинов:

«Одновременно со штурмом Алексина началось наступление и на тарусском направлении. Нашим частям предстояло по льду преодолеть Оку. Берег здесь был высокий и сильно укрепленный, местность перед обороняющимися лежала как на ладони и хорошо простреливалась.

Атака началась днем после короткой артиллерийской подготовки. Гитлеровцы никак не ожидали от нас такой «дерзости». Особенно отличилась здесь 19-я курсантская бригада под командованием подполковника Г. П. Исакова. Сняв с себя верхнюю одежду, курсанты стремительно ринулись вперед и сумели быстро оказаться в мертвом, недосягаемом для огня противника пространстве. Они захватили с небольшими потерями высокий, крутой обледеневший берег реки и подняли на него с помощью веревок минометы и пулеметы».

1941

Переход Оки советскими частями на участке Алексин - устье Протвы, декабрь 1941 года.

 

Бои в Тарусском районе были упорные и кровопролитные. Вот что произошло, например, в деревне Вятское, что недалеко от города Таруса:

«Спустя две с половиной недели после освобождения района от фашистов, 4 января 1942 года, в их деревню Вятское неожиданно ворвались фашисты. Выгнав людей из домов в сараи и бани, заняли оборону. Видимо, уже знали, что вскоре предстоит встреча с советскими частями.
И действительно, на рассвете следующего дня со стороны деревни Любовцово, с крутого холма, где находилось деревенское кладбище, стали спускаться наши бойцы. По определению тогдашних односельчан Николая, это были явно свежие, недавно сформированные, хорошо экипированные (в полушубках и валенках) воинские подразделения, двигавшиеся на передовую. Огневой удар со стороны небольшой, утонувшей в снегах тихой деревушки оказался для наших бойцов неожиданным. Фашисты били из пулемётов, автоматов, миномётов. Завязавшийся бой был коротким, но жестоким. Нашим бойцам всё же удалось войти в деревню, дрались даже врукопашную, прямо на улицах. В той схватке полегло немало солдат. Фашисты отступили. Вероятнее всего, они ушли в сторону Льгова и Селивёрстова. Местным жителям, в том числе и 16-летнему Коле Поварову, пришлось собирать погибших, укрывать их до весны (морозы в ту зиму стояли жестокие - до 40 градусов). Насчитали 73 советских воина и около 40 вражеских тел. Позже, когда оттаяла земля, выкопали братскую могилу на холме, на месте гибели советских бойцов. Немцев тоже захоронили, но в лесу за деревней. Этот лес потом так и стали называть - "немецкий"».

1941

Советские стрелки на тарусском направлении

 

1941

Советские автоматчики на тарусском направлении

 

Несмотря на суровые условия и сопротивление противника, наши войска отбросили немцев далеко от берегов Оки. Заокский край был избавлен от вторжения фашистов.

Вспоминая создание оборонительных рубежей, надо отметить, что с уходом немцев работы не прекращались. По свидетельствам жителей Тульской области, опасаясь повторного наступления, население продолжало рыть окопы, создавать дополнительные рубежи обороны. Известны также распоряжения Ставки от конца ноября 1941 года об укреплении Каширского направления. Так могли появиться окопы и в нашем крае на правобережье Оки. Но немецко-фашистским войскам не суждено было больше выйти на окский берег. Дивизии врага были отброшены назад на много километров.

1941

Наступление советских войск на левом берегу Оки, декабрь 1941 года.

 

Победа над фашистами не далась легко. Советские войска выдержали в октябре-ноябре 1941 года тяжелые бои: на западе – на берегу Оки, на юге – вокруг Тулы, Алексина и Ясногорска, на востоке – вокруг Иваньково, Каширы и Мордвеса, в воздухе – над Серпуховым, над мостами, над Липицами, над Иваньково и Каширой. Заокский край, оказавшись на короткое время в полуокружении, стал местом переброски резервов в критический момент сражения. Войска двигались по шоссе и железной дороге Москва-Тула, 112 танковая дивизия прошла ночным маршем от Серпухова до деревни Иваньково. Станция Тарусская (сегодня поселок Заокский), деревни Дятлово и Савино на Скниге, стали местом отдыха и переформирования 5 гвардейской и 60 стрелковых дивизий. Аэродром Липицы использовался истребителями 178 полка весь период оборонительных боев. На случай прорыва немцев на правом и левом берегу Оки были подготовлены окопы и противотанковые рубежи, которые, к счастью, не пришлось использовать, с этих рубежей началось наступление 133 стрелковой дивизии на Тарусу. Благодаря стойкости и мужеству солдат и мастерству командования, немецкие войска были разбиты и больше уже не смогли подойти так близко к Оке, как они сделали это в конце осени 1941 года.

Надо отметить – с гордостью отметить , что оборона Тулы, Каширы и Серпухова была организована с редким в 1941 году для советских войск умением и упорством, причем на исключительно важном участке всей нашей обороны.

«Тула и прилегающий к ней район, будучи основным опорным пунктом в южной части Западного фронта, своей упорной и активной обороной обеспечивали устойчивость всего левого крыла фронта. Последнее же прикрывало важнейшие подступы к Москве с юга, на которые противник нацеливал мощную группировку войск, обильно оснащенных техникой.

Таким образом, значение Тулы в рассматриваемый период перерастало рамки оборонительной операции 50-й армии и являлось по существу фактором фронтового значения. Прорыв немцев на тульском направлении мог бы грозить не только оперативными, но и стратегическими последствиями.

В ряде случаев обороны городов в полосе Западного фронта оборона Тулы может считаться образцовой как в смысле ее организации, так и в смысле конечного результата», Разгром немецких войск под Москвой, 1943 г.

Война в воздухе, наступление

Бои откатились от берегов Оки далеко на запад. Танковые и пехотные дивизии боролись с врагом на новых рубежах. Война на земле шла вдали от Заокского края, а вот авиация продолжала действовать с тыловых аэродромов,  в числе которых оказался и аэродром Липицы. Уже 1 января нового 1942 года, в разгар зимнего наступления, на аэродром начали перебазироваться боевые ИЛ-2 (одноместный вариант машины) 566-го штурмового авиационного полка. Перебазирование завершилось к вечеру 4 января, а уже 5 января пять Ил-2 (все исправные самолеты полка) наносили удары по противнику в районе Кондрово, Медынь и ж.д. станции Гавардовка. В Гавардовке было разбито 15 железнодорожных вагонов. Первую половину января полк штурмовал немецкие войска под Юхновым, Медынью и Полотняным заводом. Практически в каждом боевом вылете штурмовики получали повреждения, однако или возвращались домой, или выполняли вынужденные посадки на своей территории. Тем не менее трое летчиков погибло.

1941

Штурмовик начального периода войны Ил-2 одноместный

 

16 января по ж.д. станции Малоярославец наносила удар пара штурмовиков младших лейтенантов Чижова и Решетника. На выходе из первого захода оба самолета были подбиты зенитками. Самолеты упали в 500 -800 метрах от станции. Чижов погиб, а раненый Решетник сумел посадить самолет, после чего потерял сознание. Немцы добили младшего лейтенанта А.О. Решетника прямо у самолета. К этому времени один из лучших пилотов полка успел выполнить около 60 боевых вылетов - для летчика-штурмовика начала войны результат просто потрясающий. Уже после гибели Решетника вышел указ о награждении его орденом Красного Знамени. В боях ноября 1941 г. - января 1942 г.г. полк был полностью обескровлен. Так, 27 января полк полным составом в количестве одного самолета Ил-2 штурмовал автоколонну немцев южнее Вязьмы. Самолет получил повреждения, пилот остался невредим.

6 февраля летный и технический состав автотранспортом перебазировался из Липиц в Дракино. С 7 по 23 февраля техники ремонтировали штурмовики на местах их вынужденных посадок, а пилоты перегоняли наспех подлатанные машины в Дракино и Липицы. К 23 февраля удалось перегнать шесть штурмовиков. 23 февраля полк был передан в непосредственное подчинение командующего ВВС 43-й армии с местом дислокации на аэродроме Дракино. На 1 марта, когда полк перебазировался из Дракино на другой аэродром (Инютино) в полку имелось 14 боеготовых Ил-2, но самолеты, хотя и были приписаны к полку, находились на разных аэродромах: Дракино, Остафьево, Чкаловская.

Один из летчиков полка, Юрий Яковлевич Чепига, написал книгу воспоминаний (Приложение 6), в которой есть и эпизод с боевым вылетом в январе 1942 года:

«Мы быстро вскочили в самолёты, прогрели моторы и вырулили на старт. Один из командиров авиаэскадрилий помог установить самолёты точно в направлении взлётной полосы, ориентируясь по компасу и стоявшем рядом в капонире самолёту. Мысленно я ещё раз оценил обстановку взлёта: слева самолёты и дома деревни Липицы, впереди железнодорожный мост с высокими стальными фермами, справа река Ока. Всё это скрыто в снегопаде. Но ждать улучшения погоды было некогда. Судьбу фронта решали минуты. Сейчас огромнейший урон врагу можно нанести возможной жертвой двух самолётов-штурмовиков и двух жизней, а через час уже в кровопролитных боях преграждать путь врагу придётся десятками тысяч человеческих жизней и огромнейшими материальными потерями.

Зелёная ракета от бежавших впереди офицеров означала, что взлётная полоса свободна.

Я взлетал, выдерживая прямую по стрелке указателя поворота. Мой ведомый лётчик Манычев ориентировался по моему самолёту. Когда под крыльями промелькнули тёмные фермы моста через Оку, я убедился, что по направлению взлетел правильно. Теперь очень важно не потерять землю и не врезаться в высокую трубу кирпичного завода на возвышенности слева. Напряжённо трудился мотор, поднимая всё выше над взгорьем семитонный бронированный самолёт с полными баками горючего, полными комплектами боеприпасов, 600 кг. бомб и 12 реактивными снарядами под крыльями. Благополучно взобрались на возвышенность не теряя из вида землю, вышли на исходный пункт маршрута».

С 1942 года на аэродроме Липицы стал базироваться и 751 бомбардировочный авиационный полк дальнего действия. Теперь заливной луг на Оке стал площадкой для тяжелых самолетов – бомбардировщиков Ил-4.

1941

Дальний бомбардировщик ДБ-3ф (Ил-4)

 

Видимо, самолет именно 751 полка из Липиц потерпел катастрофу возле деревни Пущино, возвращаясь из района Курска в 1943 году. Поврежденный в бою бомбардировщик немножко не дотянул до аэродрома в Липицах и упал на окраине деревни Пущино, там, где теперь находится горнолыжный подъемник. В то время на этом месте стоял деревенский сарай, приспособленный под картофелехранилище. Самолет, вспоров крышу, угодил прямо в яму и загорелся. Правда, трое из экипажа успели выпрыгнуть на парашютах, и им удалось спастись. Один из них повис на дереве, у другого парашют не раскрылся, и он скатился с крутого берега на лед Оки, переломав себе руки и ноги. Жители Пущина отправили его в больницу, находившуюся в усадьбе. А потом, когда за ним приехали летчики с Липицкого аэродрома, экипаж был переправлен в госпиталь. Летчик, у которого парашют зацепился за крыло, вместе с самолетом врезался в сарай и сгорел. Утром вместо сарая и самолета пущинцы увидели огромный холм пепла (1).

После 20 февраля 1942 года еще на один аэродром в наших местах – Дракино, перебазировались бомбардировщики СБ 1-го скоростного бомбардировочного авиационного полка (вскоре переименован в ночной бомбардировочный авиационный полк) из состава 146 авиационной дивизии. Бомбардировщики совершали полеты отсюда до июня 1943 года, поддерживая действия наших войск под Ржевом и снабжая партизанские отряды под Брянском. Потери в полку были очень большие. За осень-зиму 1941-1942 года летный состав сменился два раза. В строю остался только один пилот из Красноярска, где когда-то формировался полк.

1941

Бомбардировщик начального периода войны СБ-1

 

В сентябре 1943 г. в составе 2-го гвардейского Брянского бомбардировочного авиационного корпуса была сформирована группа ночных охотников, основной целью которых была атака аэродромов противника. На вооружение группы поступили четыре американских бомбардировщика В-25 и три A-20G, переданных СССР по ленд-лизу. Группа базировалась под Серпуховом на аэродроме Липицы. Летный состав набирался из числа лучших экипажей 2-й и 8-й гвардейских бомбардировочных авиадивизий, входивших в состав 2-го корпуса. Приказом Командующего Авиацией Дальнего Действия главного маршала авиации Голованова в октябре 1943 г. на базе группы начал формироваться отдельный полк в составе двух эскадрилий. Полку присвоили наименование «112-й полк ночных охотников-блокировщиков».

1941

Летчики «Группы ночных охотников»  у своего самолета «Интрудер»

 

Летный состав переучивался на самолеты A-20G по особой программе, с обязательной отработкой техники пилотирования самолетов В-25. Материальная часть была получена в ноябре 1943 г. - 23 бомбардировщика A-20G. В октябре-ноябре 1943 г. на боевые задания летали пять экипажей, остальные осваивали новую технику. Большие сложности с освоением американских самолетов испытывал инженерно-технический состав. Много техников прибыло в полк непосредственно после училищ, не имея практического опыта эксплуатации даже техники отечественного производства. Отсутствовала техническая документация по самолетам A-20G, тем не менее, с помощью опытных специалистов молодежь изучила материальную часть.

Полк обеспечивал нанесение ударов других полков корпуса по промышленным объектам, железнодорожным узлам и местам скопления войск противника, блокируя аэродромы истребительной авиации люфтваффе и подавляя средства ПВО. Кроме того, летчики полка привлекались к выполнению других задач - разведка погоды в интересах корпуса и АДД в целом, свободная охота над оккупированной территорией.

В среднем за ночь с аэродрома Липицы осуществлялись два-три самолето-вылета. В течение месяца летчики уничтожили и повредили 8 железнодорожных эшелонов, 14 самолетов противника на земле и один Bf 110 в воздухе, кроме того, разгромили несколько автоколонн.

Усилиями миллионов наших солдат война постепенно отодвигалась все дальше на запад, опасность оказаться в оккупации миновала, но жизнь людей оставалась очень трудной.

Жители Заокского края в войну 1941-1945 года

С самого начала войны Заочье осталось практически без мужчин. Все они были мобилизованы в армию. И каждый следующий год на войну уходили молодые парни, достигшие призывного возраста. Все работы выполняли женщины и дети. Всю войну и потом после войны было мучительно голодно. Из остатков муки и гнилой картошки пекли «барабашки» – картофельные лепешки. И в таких условиях женщины себя не берегли – берегли лошадей, дрова для пущинской больницы (в усадьбе) возили на быках.  Об этом рассказывала Анна Васильевна Макридина, которая после окончания Серпуховского медицинского училища с 1942 года работала в пущинской больнице медсестрой. В ее обязанности входило обслуживание 41 деревни в округе. До сих пор вспоминает она доводящий до ужаса волчий вой, сопровождавший ее нелегкую миссию патронажной сестры (1).

Осенью и зимой 1941 года, опасаясь прихода немцев, многие деревенские жители копали в лесах землянки-убежища. Так, например, поступили крестьяне деревни Лужки осенью 1941 года. Продолжались кое-где и работы по созданию новых оборонительных рубежей, на случай нового германского прорыва.

С фронта редко приходили весточки от мужей и братьев. Все чаще это были извещения о смерти в бою. Потери среди солдат были огромны. Кое-кому посчастливилось вернуться домой после тяжелого ранения. И лишь совсем немногие смогли пережить ад многолетних боев и вернуться с фронта живыми и здоровыми. Но абсолютное большинство тех, кто ушел в армию из Заокского края, были убиты на войне. Сегодня, читая списки имен на памятниках нашего края, мы ужасаемся количеству погибших.  Их были десятки в каждой деревне. Почти каждый взрослый трудоспособный мужчина не вернулся домой.  Вместе с ними навсегда исчезло то крестьянское Заочье, которое нам, сегодняшним жителям, уже не суждено увидеть и почувствовать никогда.

Но, как ни горьки были потери среди солдат, их труд и судьба оказались не напрасны. Не сумей они отстоять нашу землю от нашествия врага, и тогда пережить бесконечные ужасы войны пришлось бы всем жителям, всем до одного. Как ни странно это сегодня осознавать нам, привыкшим жить в мире и добрососедстве с Германией, но в те военные годы это был настоящий ВРАГ, убивавший, калечивший и истязавший. Старики до сих пор с содроганием вспоминают, как немецкие самолеты бомбили гражданские и санитарные эшелоны, эвакуировавшиеся из Серпухова, как расстреливали на бреющем полете пассажирские вагоны, как бомбили не успевшие до ледостава уйти вниз по Оке баржи. И еще более горькие воспоминания хранят те, кому пришлось пережить оккупацию.

«Говорят в народе: время лечит. Нет. Через годы, десятилетия не высохли её слёзы. Татьяна Моисеевна отчётливо помнит тот день всеобщего безумия и отчаяния - рыдания женщин, пронзительный детский плач, побои и окрики фашистских конвоиров, вырывавших ребятишек из материнских рук. Это был отчаянный, раздирающий душу стон материнского сиротства».

Это строки из воспоминаний женщины из небольшой тарусской деревеньки, попавшей в немецкий плен в 1941 году (Приложение 7). И это лишь одна судьба из многих миллионов, искалеченных вражеским нашествием. Нам нельзя забывать о том, что сделала эта страшная война с людьми, как нельзя забывать и подвига солдат, ценою своей жизни отстоявших мирную жизнь на своей родине.

 


Приложение 1

Воспоминания ветерана 178 истребительного авиационного полка Николая Денисовича Дудника.

«Я родился в апреле 1918 года в селе Ивановское Самарской области, или как тогда говорили — губернии. Спасаясь от голода 1921 года, семья переехала в Крым. Мы жили в станице Григорьевской. Приходилось много помогать отцу, поскольку трудодни были скудные, на них прожить было невозможно. Рыли колодцы, перекрывали крыши татарам. После окончания шести классов я поехал учиться в ФЗУ в город Симферополь. Там же в Симферополе я стал заниматься в авиамодельном кружке. У меня получалось, и на городских соревнованиях моя модель заняла первое место по продолжительности полета. После этого успеха я принял решение, что обязательно стану летчиком. Летом я приезжал к родителям в деревню, где мы с отцом работали «на заработках». В 1932 году в Крыму наступил голод. Отец приехал ко мне в Симферополь опухшим. Пришлось бросить учебу и пойти токсировщиком на элеватор. Выжила вся моя семья только потому, что на элеваторе я мог собирать с пола проросшее зерно. Вот эти крохи и не дали нам всем погибнуть в то страшное время. После голода мы переехали в Керчь, я устроился счетоводом в Крымбродтресте, поступил в вечернюю школу, а вместе с тем и в аэроклуб. Инструктором у меня был Лисицын Л. В. , впоследствии Герой Советского Союза.

В Качинское летное училище я поступил в марте 1940 года, а выпустили меня, присвоив звание младший лейтенант, уже в ноябре месяце. Нас 60 человек отличников направили под Москву на пополнение истребительных полков ПВО. Перед войной нас посадили в казармы. Это такая обида была! Те, кого сержантами выпустили, знаки различия сняли и ходили просто с пустыми петлицами. Честно скажу — война для нас, молодых летчиков, была спасением. Надо было воевать, чтобы продвигаться по службе. Поэтому рвались в бой. Если ты остался на земле, а твои товарищи ушли на боевой вылет, чувствуешь себя отвратительно. Конечно, были и такие, кто «болел». Ведь при интенсивных боевых вылетах летчики начинали страдать поносами, а некоторые просто симулировали расстройство желудка. А ведь летом и осенью 41-го доходило до шести-семи вылетов в день — это очень тяжело, практически предел. Так что воевать надо было. А так болтаться, чтобы только выжить... не знаю... зачем?

В училище я прошел программу И-16 и в полку я также принял И-16, но с более мощным мотором и пушечным вооружением. Поначалу летали только днем, к ночным полетам нас не готовили. Что говорить, даже к дневным боевым вылетам я был не готов. Мы умели только взлетать и садиться, да пилотировать в зоне. Боевого применения мы так и не прошли — война началась.

Практически на войне учились, поэтому и потери несли...

Наш 27-й авиационный полк ПВО особого назначения до войны имел два или три комплекта личного состава. С началом войны на его основе были сразу же созданы три полка. 27-й ИАП остался в Клину, 177-й ИАП — в Дубровицах под Подольском, а нас, 178-й ИАП, посадили на полуторки, в кузова которых мы положили сено, и повезли под Серпухов на аэродром у деревни Липицы.

Первый бой я вел прямо над аэродромом где-то в середине июля. Пришел одиночный немецкий разведчик. Никто не дежурил, вели себя еще беспечно. Мы все еще считали, что война быстро закончится. Меня выпустили по тревоге, и я на глазах у всех опозорился. Облачность была плотная на высоте порядка 1500 метров. Я только к нему приближусь — он в облака. Я болтаюсь, жду, когда он из них выйдет. Он выскочит где-нибудь, я к нему, а он опять уходит. Я, конечно, пострелял по нему, но с большой дистанции не попадешь. Вот так он и ушел. Я тогда больше себя винил, но делом надо было командиру полка поднять еще пару истребителей, рассредоточить их, и мы бы его сбили. Командиры были неопытные. Может, летный опыт у них и был, а тактического, опыта управления у них не было никакого. Вообще с немецкими разведчиками воевать было сложно — если с первой атаки не сбил, то он тебе только хвост покажет, и ты его не догонишь. И еще один момент. Я когда свастику в желтом круге увидел, понимал, что это противник, но не мог избавиться от ощущения, что там такой же, как и я, летчик сидит. Психологически я был не готов убивать. Правильный тогда лозунг был: «Чтобы победить, надо научиться ненавидеть». Пропаганда работала хорошо, и когда в декабре я полетел на штурмовку, никаких сантиментов к немцам я не испытывал.

Чем мне эта штурмовка запомнилась? Ведь я до этого даже на полигоне не штурмовал. Командир полка, опытный летчик, когда провожал меня в вылет, мне подсказал, как надо действовать. Видимость была плохая — шел снег, но я снега не боялся. Через него видно, вот туман — это действительно все. В районе села Пятницы по дороге шла колонна машин с отступающими немцами. Какое удовольствие я получил, расстреливая эти машины! Это такой азарт! Как они бежали от дороги!

Всего из 426 боевых вылетов я выполнил на штурмовку шесть, и только на И-16. Всего я сбил три самолета противника лично и три в группе. Иногда мы прикрывали И-153, которые летали на штурмовку, но чаще сопровождали особо важные самолеты. Мы не знали, кто в них летел. При сопровождении их ни разу вести боев не приходилось. В основном же в 41-м году нам ставились задачи по прикрытию войск или стратегических объектов.

Вот ты спрашиваешь, как я отношусь к И-16? Для меня это был тот истребитель, на котором я учился летать и потому владел им неплохо. Конечно, воевал я на истребителе более поздней серии с мощным вооружением и мотором, но по пилотажным характеристикам он не отличался. То, что я умел на нем пилотировать, меня и спасло. Прикрывали мы парой наземные войска. Ведомым у меня был лейтенант Иващенко. Мы прибыли на «точку», заняли 3500–4000 метров, и вдруг я заметил группу, не менее десяти, немецких истребителей. Они, зная, что мы прикрываем войска, в то время пользовались тактикой «прочесывания» районов. Твою мать! Что делать?! Уйти нельзя — скорость у И-16 меньше, чем у «мессершмитта», на вертикаль нельзя — собьют. Выхода нет. Начал я с ними крутиться. Я как? Он в хвост зайдет, я вижу, что сейчас огонь откроет, я газ убираю, он проскакивает, я стреляю. Не попадал, конечно, тут, пока будешь прицеливаться, тебя следующий срубит. Иващенко в воздухе нет, думаю, наверное, сбили. Но я решил с ними ковыряться, пока силы есть. Слава богу, физическая подготовка у меня была хорошая. В итоге они развернулись и ушли в сторону Можайска. Горючее на исходе. Я спикировал, прижался к реке Нара и на бреющем домой. Через железнодорожный мост перевалил, а там уже наш аэродром. С ходу сажусь — аэродром был укатан целиком. Сел и рулю к стоянке. Вылез и иду в землянку КП. Смотрю, стоит командир полка и Иващенко, мой ведомый, ругается: «Дудник полез в драку и сам погиб». Он, конечно, не думал, что я в этой каше жив останусь. Я подошел: «Товарищ командир, прошу больше ведомым лейтенанта Иващенко ко мне не назначать, а дать мне сержанта Василия Соколова». Так вот благодаря тому, что я был на И-16, который на горизонтальном маневре превосходил «мессершмитт», они не могли меня сбить. Если был бы я на «миге» или «лавочкине», меня бы сбили — «лагг» так крутить не мог. На нем, конечно, можно на вертикаль идти, но против немецких летчиков 41-го года это вряд ли бы помогло. Правда, уже осенью пришлось пересесть на ЛаГГ-3. Сначала не нравилось на нем летать, но потом привык. Ведь на нем как? Взлетел, шасси убрал, а потом, прежде чем на высоту лезть, надо на бреющем по прямой идти, чтобы скорость набрать. На И-16 можно было с ходу вверх идти, но недалеко — 6000 максимум, а потом мотор «пых-пых» и уже не тянет. Но в войну летали на 2000–4000. Это только разведчики высоко забирались.

Так вот, 28 ноября под Серпуховом я на ЛаГГ-3 сбил немецкий самолет-разведчик «юнкерс». Какой, не скажу — в воздухе не определишь, но скорее всего «Юнкерс-86».

Атаковал я его сзади сверху. Целился по кабине, но, видимо, в последний момент летчик меня заметил и дал ногу вправо. Моя очередь вместо кабины пошла на плоскость, отбив оконцовку левой плоскости. Самолет свалился в штопор, а с отбитой оконцовкой вывести машину из него невозможно. Я его сопроводил до земли (никто из него не выпрыгнул), заметил место, где он упал, набрал высоту и пошел домой. Интересно, что самолет не сгорел. Доложил командиру полка, и тут же на место падения вылетел У-2 с инспектором дивизии по технике пилотирования полковником Шолоховым. Население уже успело раздеть погибших, но документы были целые. Парашюты привезли — мы из шелка сделали шейные платки, поскольку шею стирали — головой крутить много приходилось.

После ЛаГГ-3 пересели на Ла-5. Правда, один раз я вылетел на МиГ-3. Наш аэродром у деревни Липицы осенью 41-го уже обстреливался немецкой артиллерией. Поэтому мы его использовали как аэродром подскока, на ночь улетая под Каширу на аэродром Крутышки. Это, кстати, был один из самых голодных периодов, поскольку в Липицах мы целый день питались только чаем с сухарями и сахаром, стоявшими в землянке в больших мешках. В Крутышках стоял полк на «мигах». Пришли «мессершмитты» и стали штурмовать аэродром. Я как раз был у самолета «миг». Они бы его все равно повредили. Я на сиденье чехлы набросал и вылетел без парашюта. Собьют на взлете? Да в такой момент об этом не думаешь. Думаешь о том, что убьют все равно, надо постараться самому это сделать первым. Ничего, взлетел. Летать я на нем не умел, поэтому пилотировал осторожно, чтобы не свалиться в штопор. Сбить я никого не сбил, но самолет сохранил, и общими усилиями немцев мы отогнали.

Когда мы пересели на Ла-5, то войны уже почти не было. Ночью мы на нем летали. Патрубки светились, но сильно это не мешало. К тому же я имел опыт ночных полетов на И-16.

Летом 42-го года налеты продолжались. Немцы в основном летали на Ярославль и Горький. При этом они проходили наш аэродром. В июне подняли нас по тревоге. Взлетели командиры эскадрилий Григорьев и Тикунов, а я следом. Как я научился летать ночью? Сам. Взлетел в сумерках, а садился ночью, посадочные прожектора на аэродроме были. Если ты днем хорошо летаешь, то ты ночью сядешь, ну один раз Григорьев в землю воткнулся. Сам цел, а самолет вдребезги, но это редко... Так вот. Ночь была светлая, по выхлопным патрубкам я заметил группу. Вцепился взглядом в огонек, а он уходит влево. Я прижался — и за ним. Они, оказывается, заметили наш аэродром, и часть самолетов решила отбомбиться по нему. Я-то не видел, где я, а с земли видно было. Я открыл огонь, когда подошел почти вплотную. Стрелки — по мне. В общем, ковырялся я с этим бомбардировщиком, пока снаряды не кончились. Горючее на исходе, я захожу на аэродром, а с него красная ракета — запрещают посадку. А куда я пойду, когда горючего нет? Ракета, пока она летит к земле, неплохо ее освещает, а пускали их часто, вот я по ним и зашел. Толчок, сел, остановился. Ко мне прибежали: «Ты куда сел! Аэродром разбомбили!» Подошел командир полка: «Самолет до утра не трогать». Утром посмотрел — весь аэродром в воронках! Как я в них не попал?! Это просто счастье... Утром оказалось, что я сбил этого «юнкерса», и он упал возле Тарусы, а Григорьев и Тикунов сбили еще один самолет, упавший возле Каширы. Причем сбил его один, а второй не сбил. А я-то кто? Лейтенант... Мне командир полка говорит: «Дудник, ты еще только начинаешь летать, а эти двое никак не могут самолет поделить. Один говорит, что он сбил, другой, что он. Ты отдай им свой самолет». — «Пишите». Приписки? Нет! Могли недописать, а приписать — нет. Те, кто вел документацию, вели ее халтурно.  Орден Красного Знамени я получил, уже когда у меня три самолета было. У меня комэском и ведущим был ГСС Григорьев. Частенько наши групповые победы он записывал себе как личные. Я чувствовал, что ему хочется быть Героем. Но после войны я командиром дивизии стал, получил генерала, а он спился и дуба дал. Я на войне за количеством сбитых не гонялся. Мне нужно было выполнить боевую задачу как положено и больше ничего. Награды меня не интересовали — такая каша была, столько летчиков гибло, а я буду за наградами гоняться? Я вот чувства страха не испытывал, хотя, может, я просто не помню — сколько времени прошло. Но что точно я помню, так то, что мы просили вылеты. Конечно, потери были большие, и жили мы одним днем. Уверенности, что ты будешь жить, не было. Было желание быть живым. К потерям поначалу болезненно относились, но потом попривыкли... Из тех, с кем я воевать начинал, к 41-му году человек 10–12 в полку оставалось. Причем до 42-го года пополнение в полк не приходило — летчиков и так было больше, чем самолетов. Сбивали ли меня? Да один раз на ЛаГГ-3. Прозевал атаку. «Мессершмитт» попал по двигателю, разбил масло-радиатор, меня окатило горячим маслом, но я все же посадил самолет на аэродром Барыбино под Тулой.

Летал и стрелял хорошо, меня уважали, я не пил. Один только раз выпил перед вылетом 100 грамм, и меня чуть «мессершмитт» не сбил. Полеты закрывались поздно. Я до войны в жизни водку не пил. Я сам из Крыма, так там водку, кроме рыбаков, никто не пил. Все пили или вино или пиво. Так вот, пока нас привезли в деревню, где мы жили, пока пошли на ужин, выпили уже поздно. Утром проснулся, голова дурная. Я ничего не соображаю. Реакция уже не та. Надо было лететь, а там воздушный бой. Чудом живой остался. Я после этого водку комиссарам нашим отдавал. Они пожилые были, только этим и занимались.

Встречи с немецкими истребителями закончились в начале 1943-го, а последний раз воздушный бой я вел с разведчиком, наверное, в конце 43-го — начале 44-го года. Разведчиков было очень трудно сбить. Если он тебя заметил, то сразу в пике, а на выходе выпускал воздушные тормоза, а преследующий истребитель врезался в землю. Такие случаи были.

В 1944 году я пытался уйти во фронтовую авиацию, чтобы отомстить за свою семью, расстрелянную немцами в Керчи. Но мне отказали, а дали пять дней съездить в Керчь узнать судьбу родных. У меня сестра была разведчицей, которую оставили с радиостанцией в городе, но немцы ее засекли. Взяли всю семью и всех соседей. Месяцев допрашивали, уговаривали перейти на сторону немцев, но она отказалась, после чего их всех расстреляли...

— Были ли какие-то приметы?

— Некоторые начинали войну в гимнастерке и так и не стирали ее до конца. Она грязная, блестит вся, а они так в ней и ходят. Некоторые не брились перед полетом. А у меня никаких суеверий не было.

— Закрывали ли фонарь кабины?

— На И-16 были кабины открытые. На ЛаГГ-3 кабина была закрытая, но летали с приоткрытой, поскольку фонарь запотевал. Это ужас! Война закончилась — у меня скулы черные были от постоянного обморожения. Были кротовые маски, но под них поддувало.

— Что можете сказать о радиооборудовании?

— Радио на И-16 было, но оно не работало. Там была очень тонкая настройка, которая легко сбивалась. К тому же не было станций на аэродроме. На «лавочкине» стало получше.

— Кого сбить труднее?

— Бомбардировщик. Скорость у него высокая, а если летчик опытный, а они почти все были опытные, то сбить его было очень сложно.

— Что считалось боевым вылетом?

— Вылет по тревоге на перехват самолетов противника. Бывало, что на штурмовку.

— Когда начали летать парами?

— Парами мы начали летать в 41-м году. Тут влияла не смена тактики, а нехватка самолетов. Только в начале 42-го года перешли на тактическую единицу пара.

— Зимой 41-го, говорят, напряжение боев спало и немцы практически не летали. Это так?

— У нас напряженность боев не спадала. Поскольку мы прикрывали железнодорожный мост через Оку, на который немцы постоянно бросали свою бомбардировочную авиацию. В основном Ю-87е. Если бы им удалось вывести из строя железнодорожный узел и мост, то Тулу бы сдали. Нам сказали, что если при тебе его повредят — расстрел. Погибло там много зимой. Максимов со своим самолетом прямо под лед ушел. Немцев было много, а нас мало... Но отстояли мост.

Список документально зафиксированных воздушных побед Н. Д. Дудника: Все — в составе 178 ИАП на самолете ЛаГГ-3 Всего сбито самолетов — 3+3 (найдено по документам 3+1); боевых вылетов — 426»

Приложение 2

Володя из Бехово.
Уроженцу села Бехово Заокского района Володе Кузьмину, было 10 лет.

Володя рос шустрым и смышленым мальчиком, очень смелым и добрым. Когда на Оку пришли наши солдаты, мальчик бегал к ним в окопы, носил постовым кипяток. Но вот осенью 1941 года к усадьбе "Поленово" подошли фашисты. Нашим войскам отдали приказ: "Вперед!" Бойцы не могли двигаться дальше: на левой косе, на тарусском берегу Оки, закрепились фашисты.

Чтобы отбросить врага с косы, нашим нужно было перебраться на тот берег. Молоденький лейтенант, собираясь в разведку, долго не мог найти лодку для переправы. Володя, который вырос на берегах Оки, знал каждую излучину речки, знал он, и где были спрятаны лодки. Лейтенант согласился взять смышленого пацана на тот берег.

Переправлялись в сумерках, но немцы все равно заметили лодку и открыли шквальный огонь. В тот день на Оке погибли четверо: минометчики Кудрявцев и Чашкин, политрук Тарасов и Володя Кузьмин.

Из воспоминаний матери Володи, Прасковьи Ивановны: "Река разделяла немцев и наших. Стрельбы большой не было, но наши ждали, что немцы вот-вот полезут. У меня наши сковородку брали картошку жарить. И, признаюсь в грехе, послала в тот день Володю за сковородкой. Возьми, говорю, и сразу домой, в подвал. А вечером его принесли на руках... Тот лейтенант плакал, целовал мои руки, говорил: "Лучше бы меня, мать..."

Хоронили Володю по-военному. Красноармейцы подняли вверх ружья и разом стрельнули. А командир сказал: "Мать, твой сын вырос бы хорошим человеком. Но что можно сделать - война, мать!"

На территории музея лежит большой окский камень - памятник павшим. Делал этот памятник местный слесарь Федор Куржуков. Сначала хотели заказать погибшим стелу в Москве, но Куржуков предложил:

- Давайте поставим камень с Оки. Просто вырубим и привезем большую белую глыбу, а все, что полагается сделать на камне, я сделаю.

На лицевой стороне глыбы Куржуков в точности повторил орден Отечественной войны и выгравировал строчки: "Здесь был остановлен враг. Ноябрь - декабрь 1941г." Рядом высечены фамилии героев, погибших в тот день от фашистской пули. Среди них - фамилия 10-летнего героя Володи Кузьмина.

Приложение 3

А. И. Литвинов
Генерал-майор запаса,
бывший член Военного совета 49-й армии

Под Серпуховом

Более двадцати лет прошло с тех пор, как отгремели последние залпы войны, но память бережно хранит события грозных лет. Перелистываешь пожелтевшие от времени страницы боевых донесений, оперативных сводок, помеченных октябрем — декабрем 1941 года, и снова переживаешь все минувшее. И не только переживаешь, а еще и еще раз анализируешь события и спрашиваешь себя: все ли возможное было тогда нами сделано? Нет, ни в чем не могу я упрекнуть командиров и бойцов 49-й армии, которые до конца выполнили свой долг, преградив грудью путь фашистским полчищам, рвавшимся на Москву с серпуховского направления.

49-я армия была сформирована в августе 1941 года и первоначально занималась строительством Вяземской оборонительной линии в районе города Белый, в непосредственной близости к фронту. Командующим армией был назначен старый кадровый военачальник генерал-лейтенант Иван Григорьевич Захаркин, член партии с 1918 года. Его исключительная требовательность и строгость сочетались со справедливостью и служили примером для подчиненных. Начальником штаба армии был опытный штабной работник полковник П. М. Верхолович.

В начале октября 1941 года в связи с угрожающим положением на орловско-курском направлении туда для оказания помощи Брянскому фронту должна была выдвинуться наша армия. Но вражеские танковые и механизированные дивизии под прикрытием авиации, прорвав фронт, настолько стремительно продвигались на Орел, что вместо орловско-курского направления армия тут же получила задачу занять другой рубеж — Сухиничи — Белев. Здесь и приняла 49-я армия боевое крещение...

Это был тяжелый период. Враг клиньями врезался в боевые порядки армии, применяя обходные маневры. Сплошного фронта не стало, дивизии сражались по своим направлениям. Наши части и соединения, еле-еле сдерживая превосходящего в силах врага, с большими потерями отходили к Калуге. Прибывающее пополнение, едва успев выгрузиться из вагонов, с ходу вводилось в бой.
Военный совет. Западного фронта своей директивой возложил на 49-ю армию задачу прочно оборонять Калужский укрепленный район, не допустить дальнейшего прорыва вражеских войск к Москве. Между тем к тому времени в армии фактически было всего около восьми стрелковых батальонов и шесть эскадронов конницы с весьма ограниченными артиллерийскими и минометными средствами.

Войска армии продолжали ожесточенно сопротивляться, местами переходили в контратаки и изматывали противника. Нельзя не отметить героические действия 5-й гвардейской стрелковой дивизии под командованием полковника П. В. Миронова, направленной в помощь нашей армии. Эта дивизия почти трое суток держала рубеж на широком фронте. Ей пришлось отражать фланговые удары танков и мотопехоты, вести борьбу с прорвавшимися в тыл автоматчиками противника. Воины дивизии подбили и сожгли около 30 вражеских танков. Особенно храбро сражался 735-й стрелковый полк, которым командовал Герой Советского Союза подполковник М. С. Батраков. Но вышли все снаряды, и, как ни было тяжело, пришлось отойти.

Армия, понесшая в боях большие потери, не могла задержать намного превосходившие ее силы противника.

12 октября защитники Калуги оставили город и отступили на северо-восток. Преследуя наши отходящие части, враг создал угрозу глубокого обхода Тулы с севера, рвался к Тарусе и Серпухову.
В районе Тарусы, по направлению к Высокиничам, образовалась ничем не прикрытая брешь шириной 30 километров. Чтобы прикрыть ее, требовалось минимум три дивизии, но таковых у нашего командования не было. И тогда распоряжением Военного совета фронта 60-я стрелковая дивизия 43-й армии была снята с оборонительного рубежа на реке Истье и направлена форсированным маршем к Тарусе.

Ополченцы Ленинского района Москвы, составлявшие основной костяк 60-й дивизии, героически преградили путь врагу на угрожаемом направлении. Каждому красноармейцу пришлось оборонять полосу примерно в 150 метров, а орудий и минометов, причем с ограниченным количеством снарядов и мин, приходилось 2,5 на километр фронта. И все-таки дивизия продержала тарусский рубеж несколько дней и лишь под сильным нажимом противника вынуждена была отойти. В это время гитлеровцы зашли в тыл дивизии и беспорядочным автоматным огнем вызвали в некоторых батальонах панику. Командованию стоило больших усилий навести порядок в отступающих батальонах,

Настроение у многих было, прямо скажем, тяжелое. Кто-то из бойцов выразил опасение: «Неужели придется отдать Москву?» Другой добавил: «В газетах были статьи о том, что потеря Москвы еще не означает потери России». Некоторые приводили в подтверждение оборонительную стратегию Кутузова. Комиссар 1281-го полка А. Ф. Кузовкин, присутствовавший при этом разговоре, ответил кратко: «Отстоять Москву — это зависит только от нас с вами, и больше ни от кого»,
В самый разгар боев Верховный главнокомандующий лично приказал И. Г. Захаркину: «Серпухов ни в коем случае не сдавать».

Военный совет армии мобилизовал все наши наличные силы и организовал активную оборону. В результате принятых мер атаки гитлеровцев были повсеместно отбиты. До конца октября 1941 года враг предпринимал несколько попыток прорвать фронт обороны 49-й армии и каждый раз терпел неудачу. Мы теряли участки своей обороны и вновь возвращали их. Некоторые населенные пункты переходили из рук в руки по нескольку раз. Противник часто пытался прорваться в тыл наших войск.

Мне вспоминается такой случай. На правом фланге армии из района Высокиничей прорвался большой разведывательный отряд противника на бронетранспортерах и устремился на Серпухов. Командующий армией И. Г. Захаркин поручил своему заместителю Н. А. Антипенко создать заградительный отряд. Такой отряд был создан из 500 военнослужащих, которые прибыли в город, разыскивая свои части. Отряду ставилась задача — ликвидировать прорвавшегося врага, Командование отрядом было возложено на начальника серпуховского гарнизона комбрига П. А. Фирсова, участника гражданской войны, очень храброго человека. Он пользовался у серпуховчан большим уважением, в городе его знали буквально все, помнят о нем и сейчас. Впоследствии он командовал дивизией, затем корпусом и закончил войну в звании генерал-лейтенанта, Героем Советского Союза.

Отряд Фирсова с двух сторон окружил движущуюся вражескую колонну и. после недолгой, но ожесточенной схватки истребил врага. Захвачены были все бронетранспортеры и несколько пленных. Это были первые пленные гитлеровцы, доставленные в Серпухов. В это же время еще один вражеский отряд попытался прорваться на левом фланге армии в направлении на Алексин, но был истреблен частями 238-й стрелковой дивизии под командованием полковника Г. П. Короткова.
Теперь главная задача состояла в том, чтобы стабилизировать оборону и прочно прикрыть серпуховское направление. Войска армии стали быстро закреплять занятый рубеж. Наши войска переходили к обороне в неблагоприятных условиях, утомленные и измотанные многодневными боями. Многие части по нескольку суток не отдыхали и не ели. Но враг оголтело рвался к Москве, и медлить с организацией обороны мы не имели права.

Наша оборонительная полоса составляла более 80 километров и имела два основных участка: первый — севернее реки Оки (им прикрывались подступы к Москве через Серпухов), второй — южнее реки Оки, в районе Алексина (им прикрывался путь к Туле). Получилось своеобразное полукольцо, которое опоясывало Серпухов в 7 — 10 километрах западнее города. Штаб армии находился в Бутурлине.

Армия к этому времени имела в первом эшелоне четыре стрелковые дивизии с небольшим усилением и во втором эшелоне до двух стрелковых дивизий и спецчастей. Этим создавался сплошной устойчивый фронт обороны на левом крыле Западного фронта. Правее оборонялись войска 43-й армии, левее защищала героическую Тулу 50-я армия.

Перед фронтом 49-й армии вели наступление семь вражеских пехотных дивизий, хорошо оснащенных вооружением и техникой. Противник превосходил нас по живой силе в 2 раза, по артиллерии и минометам — в 2,5 — 3 раза, по танкам и самолетам — во много раз. Несмотря на большой перевес в силах, немецко-фашистскому командованию приходилось прилагать много усилий, чтобы добиться успеха.

13 ноября противник сосредоточил свой 12-й армейский корпус в лесном массиве, нацелив его к прорыву на правом фланге 49-й армии, северо-западнее Серпухова (район Угодского Завода). Создавалась угроза шоссе и железной дороге Москва — Тула. В резерве противник держал еще две дивизии 13-го армейского корпуса. В это время наше командование организовало контрудар. В нем участвовали: 2-й кавкорпус под командованием генерал-майора П. А. Белова, 5-я гвардейская стрелковая дивизия, которой командовал полковник П. В. Миронов, 60-я стрелковая дивизия под командованием Героя Советского Союза полковника М. А. Зашибалова.

В полосе, где должен был осуществиться контрудар, начиная с 1 ноября в течение двух недель 5-я гвардейская и 60-я стрелковые дивизии вели напряженные бои. Они не прекращались ни днем, ни ночью. Раненые не покидали поля боя, артиллеристы и пулеметчики при явной угрозе окружения не отходили, погибая у своих орудий и пулеметов. Эти малочисленные дивизии (на 14 ноября 60-я дивизия имела в своем составе около 470 человек) с большим трудом и жертвами сдерживали натиск врага. Только стойкость, массовый героизм, проявленные личным составом дивизий, позволили остановить врага. А 15 ноября эти дивизии, пополненные людьми и техникой, уже участвовали в контрударе.

Как же был произведен этот контрудар?
План его выглядел так.
5-я гвардейская и 60-я стрелковые дивизии с небольшими приданными средствами усиления должны были наступать в прежних своих боевых порядках на фронте Поронино и Воронцовка. 2-му кавалерийскому корпусу надлежало перекатами пройти через боевые порядки дивизий и развивать наступление. Тем временем 5-я и 60-я дивизии, произведя некоторую перегруппировку своих боевых порядков, должны были прикрыть правый фланг корпуса со стороны Угодского Завода. Других свободных сил у командующего 49-й армией не было. Главная забота состояла в том, чтобы удержать Серпухов, ибо потеря нами этого города позволила бы гитлеровцам замкнуть кольцо вокруг Тулы.

Времени для организации контрудара было предоставлено крайне мало, в результате вопросы взаимодействия были увязаны кое-как. Конно-механизированный корпус Белова к месту прорыва прибыл с опозданием на двое суток. Поэтому начало операции пришлось отложить. 15 ноября группа Белова своими передовыми отрядами вместе с частями 60-й и 5-й дивизий начали боевые действия по всему переднему краю.

Войска бились весь день, но нисколько вперед не продвинулись: танки топтались на месте, артиллерия, застревая в лесах, не успевала вовремя занимать огневые позиции, конница на исходный рубеж не вышла, пехота, неся потери, возвращалась на свои исходные позиции. Уж очень сильна была оборона врага и сложны условия местности.

В связи с неудачными действиями первого дня главное направление удара было перемещено несколько севернее. И 16 ноября на рассвете после короткой артиллерийской подготовки началось дружное «прогрызание» главной полосы обороны противника. Вскоре обозначился некоторый тактический успех. Однако лесистая местность, бездорожье затруднили его успешное развитие. Некоторые части в ночное время сбились со своих основных маршрутов.

Авиация противника непрерывно висела в воздухе и бомбила боевые порядки корпуса. Своей же авиации у нас не было, не было и надежных зенитных средств. Несмотря ни на что, наши части с боями продвинулись в глубь обороны противника местами до 10 километров и близко подошли к Протве. Однако на дальнейшее продвижение сил не хватило.

17 — 18 ноября из районов Трояново, Макарове, Высокиничи противник силами двух дивизий с танками при поддержке авиации нанес встречный контрудар по боевым порядкам группы Белова и начал теснить ее. Сдерживающие бои шли целый день. В ночь на 18-е группа Белова, неся потери, оторвалась от противника, прошла через боевые порядки обороняющихся войск 49-й армии и на другом участке фронта перешла к обороне.
В этой операции враг потерял более 5 тысяч солдат и офицеров и много оружия. Это был один из первых крупных контрударов в районе Москвы. Вопреки мнению некоторых, я считаю, что, несмотря на то что контрудар не достиг своей главной цели, результаты его имели и положительное значение: он сковал крупные силы 4-й немецко-фашистской армии и не дал ей возможности возобновить наступление на этом участке, ибо предназначенные для наступления войска были уже втянуты в бой.

В результате кровопролитных боев, которые вели 5-я и 60-я дивизии, правый фланг нашей армии для противника был закрыт на крепкий замок. Но враг настойчиво стремился прорваться к Москве. Почти одновременно с первым ударом фашисты готовили большой удар на стыке 49-й и 50-й армий, сосредоточив для этой цели значительное количество танковых и механизированных частей. Об этом замысле мы только смутно догадывались.

10 ноября мы с командующим сидели над планом работы следующего дня, когда вошли начальник штаба армии полковник П. М. Верхолович и начальник разведотдела полковник Н. Г. Брилев. Было б часов утра.
— Примерно до 70 немецких танков с мотопехотой, — доложил начштаба, — при поддержке самолетов начали атаку в полосе 50-й армии, а на стыке с нами 43-й армейский корпус противника при поддержке почти 100 танков сбил части 238-й дивизии, занял Манышино и подходит к Суходолу. Другой группой фашисты наносят удар на Алексин.
Все тревожно склонились над картой.
— Гудериан, видимо, задумал с востока и запада замкнуть кольцо вокруг Тулы и потом развивать наступление на Серпухов, — заметил Захаркин.
Раздался телефонный звонок: у аппарата находился командующий 50-й армией Иван Васильевич Болдин. Оба командующих давно знали друг друга. Им недолго пришлось уточнять детали совместных действий. Быстро было принято решение о восстановлении положения на стыке.
В создавшейся обстановке первейшая задача состояла в том, чтобы не допустить расширения и углубления прорыва. Вводом дополнительных сил вторых эшелонов и частью сил 112-й танковой дивизии под прикрытием артиллерийского огня и нашей истребительной авиации противник был задержан в 40 километрах от Каширы.

В течение трех дней шли ожесточенные бои. На четвертый день силами трех дивизий нашей армии и усиленной танками 258-й стрелковой дивизии 50-й армии началось истребление вклинившихся в наши позиции отдельных частей противника.

К 20 ноября прорыв был ликвидирован, но отражение контратак противника в стыке с 50-й армией продолжалось до конца ноября. Враг никак не мог смириться с тем, что уже второй задуманный им наступательный маневр терпит провал.

30 ноября рано утром после короткой артподготовки 49-я армия (238-я и 340-я дивизии и полк 112-й танковой дивизии) во взаимодействии с 258-й стрелковой дивизией 50-й армии и частью 31-й кавалерийской дивизии обрушились на врага. Нас поддерживали гвардейские минометы. Мы с командующим находились в районе Никулина, на наблюдательном пункте 238-й дивизии.
У населенных пунктов Суходол, Манышино и западнее Никулина мы не видели отступающих, кое-где появлялись лишь одиночные уцелевшие вражеские солдаты. Впечатление было такое, что на этом участке прошло большой силы землетрясение, все было сметено — так поработали тут «катюши». Ближе к переднему краю мы увидели сотни трупов и множество подбитой техники: машины, мотоциклы, брошенные орудия с огромным количеством боеприпасов.
В результате этого удара положение на стыке с 50-й армией значительно улучшилось.
Отлично проявили себя в этих тяжелых боях части 238-й стрелковой дивизии (командир полковник Г. П. Коротков), 194-й стрелковой дивизии (командир генерал-майор П. А. Фирсов) и 7-й гвардейской стрелковой дивизии (командир полковник А. С. Грязнов). Танкисты 112-й танковой дивизии под командованием полковника А. Л. Гетмана, хотя и имели на вооружении танки устаревшего типа, приняли на себя удар около 80 фашистских бронированных чудовищ и остановили их. Упорство и героизм экипажей наших танков как бы восполнили недостаточную толщину и крепость их брони.

Отличился и 999-й полк 258-й дивизии под командованием А. Я. Веденина, ныне генерал-лейтенанта, коменданта Московского Кремля.
Задуманный прорыв окончился для врага плачевно.
А ведь гитлеровцы считали, что с Серпуховом вопрос уже решен, что Тула будет в их руках. Геббельсовская печать и радио в то время сообщали: «Путь на Москву с юга и юго-запада открыт! Московское шоссе Тула — Серпухов в наших руках! Московское небо — немецкое небо!»
Командующий 2-й танковой армией Гудериан похвалялся: «Если даже у меня останется один танк, я обязательно въеду на нем на Красную площадь».

Но войска 49-й армии, как и ее соседи, не отдали врагу ни одного вершка позиций. К началу декабря оборонительные бои на серпуховском направлении значительно поутихли. Враг здесь был окончательно остановлен.

Между тем в скованных декабрьским морозом полях и лесах недалеко от старинного русского города Серпухова притаились не добитые еще гитлеровцы. Они вынуждены были отказаться от наступления и перешли к обороне, строя ее на системе отдельных узлов сопротивления с плотным минированием и разнообразными инженерными заграждениями. Для устойчивости узлов сопротивления на важнейших направлениях вкапывались танки, а между узлами создавались огневые мешки. Неплохо была организована у фашистов система артиллерийского и минометного огня, особенно флангового. Оборона распространялась и в глубину. Санные дороги контролировались танками и автоматчиками. На передовых позициях все населенные пункты, особенно каменные здания, были превращены в опорные огневые точки, а подходы к ним были заминированы с устройством проволочных заграждений.

Враг рассчитывал перезимовать у ворот советской столицы. Он и не подозревал, что наши накопленные резервы, как бурные весенние ручьи, стекались в район Москвы. Как-то Военный совет поручил мне съездить в 7-ю стрелковую дивизию полковника А. С. Грязнова и вручить ей гвардейское знамя. По окончании краткого митинга гвардейцы — представители частей дивизии — стали возвращаться в окопы, на передовую линию. И тут ко мне подошел командир одного из батальонов. Недовольным тоном он спросил:

— Как мы будем выбивать фашистов: у меня во всем батальоне и полного ротного состава не наберется, автоматов мало, с патронами и гранатами туго, даже лыж нет. Наших артиллеристов почти не слышно, и самолетов не видно.
Выслушав его, я поинтересовался:
— Как ваши бойцы — не обмораживаются? Отвечает:
— Нет, мороз не пробивает, у каждого теплое белье и одежда в полном достатке. И питаемся теперь лучше. Но нам нужно, — настаивал командир, — пополнение, оружие и боеприпасы.
Успокаиваю его:
— Главную роль играет на войне человек, о нем и надо в первую очередь заботиться. Берегите людей. Все остальное в скором времени у нас будет сполна.
Вскоре действительно началась у нас поистине титаническая работа, направленная на то, чтобы создать условия для перехода в контрнаступление. Мы стали получать технику, в достаточном количестве боеприпасы, гвардейские минометные дивизионы, противотанковые полки и авиацию для прикрытия наших действий. Ощущались реальные результаты перехода нашей промышленности на военные рельсы.

В армию были переданы 133-я, 173-я и 340-я стрелковые дивизии, четыре стрелковые и две танковые бригады. Прибывающее пополнение было хорошо подготовлено, умело владело новым оружием.
В армии росла радостная уверенность в нашем конечном успехе. Созданию боевого, наступательного духа бойцов немало способствовали наши замечательные политработники — бригадный комиссар С. М. Смирнов, полковые комиссары И. М. Поляков, М. Д. Громов, Д. М. Богданов, П. А. Евсеев, батальонные комиссары С. В. Груданов, В. Г. Сорокин, А. Г. Орлов, В. П. Акимов и многие другие.
Нельзя не сказать о громадной помощи, которую оказывало нам местное население. Колхозники трудолюбиво обшивали бойцов нашей армии: особенно много требовалось в то время масок против обмораживания лица — зима была суровая. Войска нуждались в посуде для пищи — и серпуховчане в мастерских изготовили нам бидоны и ведра из нержавеющей стали. В результате наши воины даже на передовой вместо сухомятки стали получать горячую пищу. Значительная помощь была оказана госпиталям и медсанбатам дивизии. Серпухов был опоясан инженерными сооружениями, возведенными руками горожан, главным образом женщин. В нашу армию влилось несколько рот ополченцев — серпуховчан, среди них много комсомольцев. Всю эту большую работу вместе с Военным советом армии проводил Серпуховский городской комитет обороны в составе Н. С. Соколова, Н. В. Кроткова, Н. П. Орлова, Н. А. Антипенко (заместитель командующего армией по тылу) под председательством первого секретаря Серпуховского горкома партии В. С. Гусева.
Помогали нам и местные партизаны.

В конце января 1942 года командование армии послало письмо серпуховчанам, в котором благодарило их за помощь. В письме говорилось: «Бывали дни, когда враг, развивая бешеное наступление на Серпухов, подходил к нему на 8 — 10 километров. Под артиллерийским обстрелом город находился в течение 15 дней. Более месяца город подвергался ежедневным налетам вражеской авиации; в результате авиабомбежки город имел сотни убитых и раненых, было сожжено и разрушено много домов. Однако ни один руководитель своего поста не покинул. Поскольку невозможно было работать днем (вследствие авианалетов), предприятия перешли на ночную работу, а днем люди отсиживались в щелях. Производительность труда при этом не уменьшалась».
В армию приезжали делегации из братских республик, из Москвы. Они привозили подарки. Побывала у нас и делегация из Монгольской Народной Республики. Добротные пуховые одеяла получили раненые воины в подарок от монгольского правительства.

Кропотливая и напряженная работа по подготовке контрнаступления подходила к концу. Забыты были сон и отдых — все силы командиров, штабов, политорганов, работников тыловых учреждений были направлены к тому, чтобы подготовить войска и материально и морально к переходу от обороны к наступлению.
14 декабря 1941 года Военный совет 49-й армии отдал войскам приказ: прорвать слабые участки обороны противника севернее Тарусы, нанеся удар его основной группировке в Троицком. С севера удар по этой группировке нанести силами двух дивизий. На левом крыле армии силами трех дивизий уничтожить алексинскую группировку противника.

Честь начать наступление выпала 340-й стрелковой дивизии, руководимой опытным и храбрым командиром полковником С. С. Мартиросяном. Эта дивизия ранее защищала Тулу и сорвала вражеский план обхода города с севера.
Левое крыло армии медленно продвигалось вперед. Темп наступления сдерживался глубоким снегом и ожесточенным сопротивлением врага. Сильно укрепленные населенные пункты переходили из рук в руки по нескольку раз.

16 декабря развернулись бои за Алексин. Укрепления его штурмовались с двух сторон, с юга и севера. В то же время разведывательные отряды пробивались на западный берег Оки. Окраины города превратились в арену тяжелых боев — бились буквально за каждый дом. Подступы к зданиям были густо опутаны проволочными заграждениями. К исходу 17 декабря доблестные части 238-й дивизии во взаимодействии со 173-й дивизией освободили Алексин. При освобождении города было захвачено много пленных, из них около 100 солдат сдались добровольно.
В освобожденном городе сразу же после боя было вручено гвардейское знамя 440-му артполку под командованием майора А. И. Брюханова. Это его артиллеристы разрушали дзоты и инженерные укрепления, уничтожали склады боеприпасов и орудия. Особенно отличились артиллеристы Рогалев, Бартыш, Бурятинский и Федоров. Они в упор вели смертоносный огонь по фашистам. Этот полк был первым артиллерийским полком, удостоенным звания гвардейского.
Артиллеристы нашей армии, руководимые генерал-майором Н. А. Калиновским, совершили много подвигов в битве за Москву. Вот что показал пленный солдат: «Я два раза был под обстрелом ужасных орудий русской артиллерии, она разворачивает каменные дома, все летит, все рушится... Русские артиллеристы очень храбрые, и я знаю, что они, если это будет нужно, будут умирать у своих орудий. Больше половины нашей части погибло».

В рядах артиллерии 49-й армии отважно сражался сын легендарного героя гражданской войны В. И. Чапаева — Александр Васильевич Чапаев. В начале января 1942 года враг предпринял контратаку крупными силами на позиции 133-й стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор Ф. Д. Захаров, и потеснил ее. Дивизион 511-го артиллерийского полка под командованием капитана А. В. Чапаева прямой наводкой открыл огонь по боевым порядкам противника. В результате противник потерял от огня артиллерии убитыми до 200 человек, а оставшиеся в живых обратились в бегство. Подразделения дивизии под прикрытием артиллерийского дивизиона Александра Чапаева повели успешное наступление и заняли шесть населенных пунктов.

При уничтожении алексинской группировки противника смело действовали в тылу врага разведчики 1313-го полка 173-й стрелковой дивизии во главе с Мисановым. Однажды его группа наткнулась на орудийный расчет противника. Разведчики обратили фашистских вояк в бегство и, захватив орудие, открыли из него огонь по убегающим гитлеровцам. В это время с другой стороны к отважным разведчикам подобралась группа вражеских автоматчиков. Но Мисанов не растерялся — повернул орудие и, открыв огонь по автоматчикам, уничтожил большую часть их.
Неотступно преследовала врага наша «снежная кавалерия» — лыжники. Они перерезали гитлеровцам пути отхода, встречали их огнем из засад и наносили врагу огромные потери. Легендарной славой покрыл себя отряд лейтенанта Булахова из 238-й дивизии.
Одновременно со штурмом Алексина началось наступление и на тарусском направлении. Нашим частям предстояло по льду преодолеть Оку. Берег здесь был высокий и сильно укрепленный, местность перед обороняющимися лежала как на ладони и хорошо простреливалась.
Атака началась днем после короткой артиллерийской подготовки. Гитлеровцы никак не ожидали от нас такой «дерзости». Особенно отличилась здесь 19-я курсантская бригада под командованием подполковника Г. П. Исакова. Сняв с себя верхнюю одежду, курсанты стремительно ринулись вперед и сумели быстро оказаться в мертвом, недосягаемом для огня противника пространстве. Они захватили с небольшими потерями высокий, крутой обледеневший берег реки и подняли на него с помощью веревок минометы и пулеметы.

18 декабря наши атакующие части с трех сторон ворвались на окраины Тарусы. А утром 19 декабря 19-я бригада во взаимодействии с 23-й танковой бригадой (командир полковник Е. Е. Белов) и отрядом 5-й гвардейской дивизии освободила Тарусу от немецко-фашистских оккупантов.
Сразу после освобождения Алексина и Тарусы здесь развернулась активная работа, направленная на оказание помощи фронту. Женщины стирали воинам белье и одежду, помогали в госпиталях, готовили еду. А когда наши войска продвинулись дальше на запад, городские власти сами организовали эвакуацию раненых в тыловые госпитали.

В боях за Тарусу мы понесли тяжелую утрату: в схватке с врагом погиб бесстрашный командир 12-го гвардейского стрелкового полка подполковник Брынин, награжденный орденами Ленина и Красного Знамени.

Только за четыре дня наступления, с 16 по 19 декабря, части левого крыла армии уничтожили до 8 тысяч солдат и офицеров противника, захватили 16 танков, до 70 орудий, более 60 минометов, 100 пулеметов, до 500 автомашин, в том числе штабной автобус со знаменем, и много другого военного имущества.
Военный совет армии поздравил бойцов, командиров и политработников дивизий Г. П. Короткова, А. В. Богданова и С. С. Мартиросяна с замечательной победой. Приказ Военного совета заканчивался словами: «Товарищи бойцы! Уничтожайте врага, не давайте ему передышки, не давайте ему опомниться, бейте до полного уничтожения гитлеровских мерзавцев!»
На правом крыле армии дела шли значительно хуже. Здесь начались затяжные бои в лесистой местности. Над нашими боевыми порядками нависла угроза со стороны вновь прибывшей 19-й танковой дивизии фашистов. Военный совет стал обдумывать, как исправить положение.
В самый разгар боев командующего армией вызвал к аппарату Г. К. Жуков. Мы сразу почувствовали, что разговор предстоит трудный. Так оно и оказалось.
— Что же, товарищ Захаркин, топчемся на месте? Не считаете ли вы, что настало уже время покинуть Бутурлино? Вы не выполняете приказ. Имейте в виду: 340-ю стрелковую дивизию я передаю Болдину.

Захаркин, воспользовавшись небольшой паузой, доложил о том, что на левом крыле армии все идет неплохо, достигнуты определенные успехи.
— Я вас не спрашиваю об успехах, не хвалитесь, — прервал командующий фронтом Захаркина.
Однако тон разговора стал более спокойным.
— Какие будут приняты меры для улучшения действий правого фланга вашей армии? И какая вам нужна помощь?
— Наше решение, — ответил Захаркин, — сводится к тому, чтобы значительно усилить действия левого фланга и отрезать пути отхода противника из района Высокиничи. Тем самым содействовать войскам 50-й армии и облегчить продвижение нашего правого фланга. Помощи никакой не нужно.
— Решение разумное, — согласился командующий, — принимайте энергичные меры, о ходе действий доложите лично.

В центре и на правом фланге мы произвели перегруппировку. Вместо лобовых атак применили обходные маневры, перейдя к действиям отдельных отрядов и ударных батальонов, обходя узлы сопротивления с флангов и тыла. Особенно успешно применяли эту тактику командиры 415-й, 60-й и 194-й стрелковых дивизий, а также 5-й гвардейской дивизии. К 25 декабря они прорвали почти всю глубину восьмикилометровой оборонительной полосы врага, преодолев его самые сильные узлы сопротивления, и вышли к Буриново — Высокиничи. К этому времени войска левого крыла армии продвинулись на линию Недельное — Прудки, в 40 — 45 километрах западнее Тарусы.
Перед войсками 49-й армии, которые в смертельной схватке отстояли южные подступы к Москве, действовало до шести пехотных и одной танковой дивизии вдоль реки Протвы на Малоярославец и до четырех пехотных дивизий со спецчастями и охранными полками СС — от Алексина на Калугу,
Под ударами воинов нашей армии один за другим падали укрепленные пункты и узлы сопротивления вражеских гарнизонов.

27 декабря пришло радостное сообщение: 60-я дивизия освободила Высокиничи и стремительно окружает врага, отрезая ему пути отхода. Сводный отряд под командованием полковника В. Л. Махлиновского вышел на подступы к населенному пункту Черная Грязь.

Тем временем 194-я дивизия ворвалась в Троицкое. В первых рядах наступавших находилось отделение Савельева из 470-го полка капитана Н. К. Мазеркина. В отделение входили бойцы Галиев, Карев и Муранов. Огнем и гранатами они уничтожили находившихся на колокольне десять вражеских автоматчиков и пулеметный расчет и продолжали прочесывать окраины этого большого населенного пункта. Красноармеец Муранов уничтожил в рукопашной схватке шестерых фашистов.
На направлении Буриново — Высокиничи и Троицкое фашисты часто предпринимали «психические» атаки и контратаки. Автоматчики при поддержке танков, шедших с зажженными фарами, атаковали наши позиции ночью.

Так было в полосе 415-й стрелковой дивизии генерал-майора П. А. Александрова. Фашисты атаковали позиции дивизии двумя эталонами. В первом шли танки и цепь автоматчиков. Наши бойцы подпустили врага поближе, а потом сразу открыли ураганный огонь из пехотного оружия и артиллерийских орудий. Почти все автоматчики и четыре танка были уничтожены. Через полчаса противник бросил в атаку второй эшелон, но и эта атака была встречена убийственным огнем наших подразделений и захлебнулась. Это были последние судорожные попытки гитлеровцев сломить стойкость и мужество наших войск.

Хочется особо отметить бесстрашные и умелые действия роты тяжелых танков 23-й танковой бригады. Эта рота под командованием Героя Советского Союза капитана А. П. Босова получила задачу выбить гитлеровцев из населенного пункта Деньково. Алексей Босов повел роту в атаку. Гитлеровцы открыли по нашим танкам минометный и артиллерийский огонь. Через некоторое время противник бросил против наших пяти танков свои 12 тяжелых и средних танков. Завязался танковый бой. Первым принял удар экипаж тяжелого танка КВ А. Босова, который подбил четыре тяжелых вражеских танка. Затем он огнем и гусеницами истребил до 100 фашистских солдат и офицеров. В ходе боя героический экипаж капитана Босова встретился с группой легких танков врага и семь из них уничтожил. Пройдя Деньково, откуда его рота выбила гитлеровцев, экипаж Босова заметил замаскированный вражеский самолет-разведчик и раздавил его. Преследуя отходящего противника, танк был подожжен термитным снарядом. Но и пылая, весь в огне, экипаж продолжал уничтожать фашистов. Танк сгорел вместе со своим героическим экипажем.

Высокого звания Героя Советского Союза был удостоен и двадцатидвухлетний капитан-артиллерист Петр Дмитриевич Хренов, Это был первый Герой Советского Союза в 49-й армии.
Ночью внезапно фашисты начали атаку нашего переднего края. Наблюдательный пункт артиллеристов, на котором находилось всего четыре воина, был отрезан. Гитлеровцы — а было их около 300 — лезли со всех сторон. Хренов бросился к микрофону и передал своему командиру: «Дайте огонь на меня!» Это означало, что вся мощь наших батарей должна обрушиться на небольшой квадрат поля, где сидели храбрецы.

Снаряды ложились совсем рядом. Дым от разрывов обдавал Хренова. Один снаряд оглушил его и засыпал землей. Но герой кричал в микрофон: «Прибавьте огоньку!» Среди грома разрывов Хренов продолжал руководить огнем. И фашисты отхлынули. Последняя в этом бою радиограмма Петра Хренова гласила: «Атака отбита, потерь не имею». «Четверо победили триста» — так характеризовала подвиг Хренова и его товарищей армейская газета.
Каждый день приносил все новые и новые образцы воинской стойкости и мужества. Пулеметчик Селезнев из 5-й гвардейской дивизии получил приказ задержать вражеских солдат, пытавшихся просочиться в тыл дивизии. Хорошо замаскировавшись за бугорком, занесенным снегом, он поджидал, когда фашисты подойдут поближе. Пропустив более десятка гитлеровцев, отважный пулеметчик открыл меткий фланговый огонь. Свыше 30 неприятельских солдат уложил он. Вслед убегающим фашистам храбрец кричал: «Кто на Москву — выходи!»
Войска 49-й армии продвигались на запад. К 8 января 1942 года армия вышла сплошным фронтом южнее Малоярославца, то есть отогнала врага на 70 — 80 километров от его прежних рубежей.Следующим наиболее значительным успехом армии явилось освобождение Юхнова. Фашисты, используя глубокий снежный покров и заранее подготовленные позиции, оказывали ожесточенное сопротивление. Бои велись в течение почти месяца. 5 марта 1942 года Юхнов был взят.
Эти бои нашли свое отражение и в песне воинов нашей армии:
В атаку рванулись сквозь пламя,
Горячая брызнула кровь...
И реет советское знамя
Над городом Юхновом вновь.
В связи с наступившей весенней распутицей и необходимостью пополнения частей и соединений от дальнейших наступательных операций на нашем участке фронта пришлось воздержаться.
Таков вкратце боевой вклад 49-й армии в разгром немецко-фашистских войск под Москвой.

Приложение 4

Н.А. Антипенко

Тыл в Московской битве

(Выдержка из мемуаров Заместителя командующего 49-й Армией по тылу).

Вспоминаю, как много хлопот доставил нам железнодорожный мост через Оку у Серпухова. В тревожные октябрьские дни, когда положение на фронте казалось малоустойчивым, командарм И. Г. Захаркин объявил мне, что я лично отвечаю за своевременность и полноту подрыва окского моста. При этом он напомнил мне, что неудовлетворительный подрыв окского железнодорожного моста у Алексина дал возможность противнику сравнительно быстро восстановить этот мост и открыть по нему движение.

Мост через Оку у Серпухова известен всем, кто хоть раз проезжал от Москвы на юг. Если находившийся рядом автомобильный мост отличался ветхостью и невероятно скрипел, когда по нему проезжали, то прочный и изящный железнодорожный мост составлял гордость нашей технической мысли. И вдруг такой красавец окажется изуродованным и повергнутым на дно реки!

Это задание было возложено на меня, вероятно, потому, что штаб тыла располагался в Серпухове, неподалеку от этого моста, я же являлся начальником гарнизона города Серпухова. Предполагалось, что управление тыла армии будет отходить вместе с войсками и начальнику тыла виднее, в какой момент подать команду на взрыв моста. Речь шла об объекте стратегического значения: поспешишь со взрывом — огромный ущерб своим же войскам, своей стране; опоздаешь — противник будет торжествовать и тут же использует уцелевший мост. Ответственность в том и в другом случае огромная.

Несколько раз вместе с майором Прохоренко из отдела военных сообщений армии мы выезжали на мост, проверяли надежность приготовлений к взрыву. Наподобие гирлянд к каждой балке были подвешены десятки шашек, во всех опорах сделаны метровые ниши, и в них заложено по тонне взрывчатки. Вся сложная схема была соединена проводами, и стоило лишь повернуть ручку прибора, чтобы мост превратился в бесформенную груду металла. В километре от моста, в специальном укрытии, находился сержант с «машинкой». От движения руки этого сержанта и зависела судьба любимого нами сооружения. Навещая этого сержанта, я видел по его лицу, что он глубоко понимает трагизм возложенной на него задачи.

Противник в течение нескольких недель вел методический огонь по серпуховскому железнодорожному мосту из своих дальнобойных орудий; лед был испещрен множеством лунок от снарядов, пролетавших сквозь просветы мостовых ферм, однако не было ни одного попадания ни в балку, ни в опору.

Наши войска, отстоявшие подмосковные рубежи, не допустили врага к Серпухову. Проезжая по этому мосту в послевоенные годы, я всякий раз живо вспоминаю те трудные времена...

Приложение 5

Гетман Андрей Лаврентьевич

Танки идут на Берлин

Об участии 112-й танковой бригады в битве под Москвой я хочу рассказать несколько подробнее, так как командовал этим соединением, действовавшим тогда в качестве танковой дивизии под тем же номером. Но сначала коротко о ее истории.

В апреле 1932 г. в Киеве была сформирована механизированная часть. В ее составе были три батальона танков Т-26 и БТ, а также другие подразделения со средствами обеспечения. Два года спустя она была передислоцирована на Дальний Восток и стала называться 2-й отдельной механизированной бригадой. В 1938 г. это соединение участвовало в боях против японских захватчиков в районе оз. Хасан. За образцовое выполнение задания командования 180 красноармейцев, командиров и политработников бригады были награждены орденами и медалями.

В октябре 1938 г. она была переформирована в 42-ю отдельную легкотанковую бригаду, а 3 марта 1941 г. — в 122-й танковый полк 239-й мотодивизии 30-го механизированного корпуса. В августе того же года на базе этого полка и других частей была сформирована 112-я танковая дивизия.

Начало Великой Отечественной войны застало танкистов 122-го танкового полка на Дальнем Востоке. Я тогда был начальником штаба 30-го механизированного корпуса. Все воины-дальневосточники с глубокой горечью переживали неудачи наших войск в первых боях против внезапно вторгнувшихся гитлеровцев. А вести с фронта день ото дня становились все более тягостными. Пал Минск. Враг был уже в Прибалтике. Он захватил Смоленск, Новгород и остервенело рвался к Ленинграду и Киеву, к сердцу нашей Родины — Москве.

Наконец, была получена директива подготовить ряд дальневосточных соединений к отправке в действующую армию. Была удовлетворена и моя просьба о направлении на фронт. Меня назначили командиром сформированной к тому времени 112-й танковой дивизии. Ядро ее составляли, как я уже говорил, части 2-й механизированной бригады, отличившейся еще в боях в районе оз. Хасан в 1938 г. Поскольку ранее я служил заместителем командира этой бригады, то хорошо знал ее командный состав, что, естественно, помогло нашим общим усилиям по быстрейшему сколачиванию дивизии.

Четырьмя ее полками — 124-м и 125-м танковыми, 112-м мотострелковым и 112-м артиллерийским командовали соответственно подполковник Меньшов, подполковник М. К. Скуба, майор С. Галеев и майор Лифшиц — храбрые и умелые командиры. Такими же были и те, кто возглавлял входившие в состав дивизии батальоны — разведывательный, саперный, связи, автомобильный, медико-санитарный, ремонтные и другие подразделения.

С начальником политотдела дивизии старшим батальонным комиссаром В. М. Шалуновым мы быстро нашли общий язык и в дальнейшем вместе переживали и горечь неудач и радости боевых успехов. С начальником штаба подполковником М. Т. Леоновым мы в одно время учились в Военной академии механизации и моторизации Красной Армии, а последнее время вместе служили в 30-м механизированном корпусе, и я хорошо знал его недюжинные способности, мужество и большой опыт.

Тем временем вести с фронта становились все тревожнее. Когда части нашей дивизии двинулись эшелонами на запад, Московская битва уже была в разгаре. Потерпев неудачу в своей попытке с ходу пробиться к Москве, противник теперь крупными силами вел планомерное наступление. Ему удалось прорвать Можайскую линию обороны, ворваться в Калинин и приблизиться к Туле. Стало очевидным стремление фашистов захватить Москву ударами с севера и юга.

То была пора, когда весь наш народ жил одной мыслью — отстоять столицу Родины. Советское командование принимало все меры для отпора врагу. Москва опоясывалась новыми оборонительными полосами и рубежами, на которых стояли насмерть воины Красной Армии. На фронт подходили ускоренными темпами сформированные в тылу резервы.

Среди них была и наша дивизия. Эшелоны мчали нас на запад со скоростью курьерских поездов. Мы едва успевали накормить личный состав на крупных железнодорожных станциях. И все же каждому из нас казалось, что движемся мы слишком медленно. Но вот уже позади осталась Волга, замелькали по сторонам подмосковные поселки. Эшелоны обогнули Москву по окружной дороге и вскоре остановились в районе Подольска.

Было начало ноября 1941 г. За несколько дней до этого, в конце октября, героические защитники Москвы, сражаясь с невиданным мужеством и упорством, остановили наступавшего врага. Но фронт по-прежнему находился в непосредственной близости от столицы. Враг готовился к новому наступлению на Москву, в ходе которого он рассчитывал обойти ее, как я уже говорил, с севера через Клин, Солнечногорск и с юга через Тулу, Каширу.

Опасность была велика. Но уже тогда, в начале ноября, сразу же после прибытия на фронт, мы почувствовали царившую здесь атмосферу несгибаемой решимости остановить и отбросить врага от Москвы, твердой уверенности в том, что именно здесь, у стен нашей столицы, начнется разгром врага.

Разумеется, нам не было известно ни о формировавшихся в то время в районе приволжских городов нескольких резервных армиях, ни о других крупнейших мероприятиях, осуществлявшихся тогда Ставкой. Но многие приметы свидетельствовали о нарастании сил защитников Москвы. Мы видели только что сооруженные мощные пояса обороны на дальних и ближних подступах к Москве и непрерывно прибывавшие части и соединения, снабженные всем необходимым не только для отпора врагу, но и для нанесения ему сильных ответных ударов.

Огромное впечатление произвела на весь личный состав дивизии весть о состоявшихся 6 ноября в Москве торжественном заседании, посвященном 24-й годовщине Октября, и 7 ноября — традиционном параде войск на Красной площади.

В минуты отдыха, хотя их было не так уж много, танкисты с жадностью набрасывались на газеты, вновь и вновь перечитывая речи И. В. Сталина на торжественном собрании 6 ноября и на военном параде 7 ноября, в которых отмечалось, что враг жестоко просчитался. Несмотря на временные неуспехи, наша армия и наш флот геройски отбивают атаки врага на протяжении всего фронта, нанося ему тяжелый урон, а наша страна — вся наша страна — организовалась в единый боевой лагерь, чтобы вместе с нашей армией и нашим флотом осуществить разгром немецких захватчиков. Глубоко в душу проникали слова И. В. Сталина: «Наше дело правое — победа будет за нами!».

Величайший подъем и воодушевление охватили всех воинов дивизии в те дни. В частях и подразделениях состоялись митинги, организованные командирами и политработниками. С напряженным вниманием выслушивались короткие сообщения об обстановке и задачах защитников Москвы, к которым теперь принадлежали и мы. Последним обстоятельством все наши воины особенно гордились, восприняв возможность сражаться за столицу Родины как великую честь. И они заявляли, что не пожалеют своей крови и самой жизни в предстоявших боях с врагом.

Да, нам предстояли жестокие бои. И не в каком-то более или менее отдаленном будущем, а немедленно, буквально сразу же по прибытии в район Подольска. Выгрузившись из эшелонов, дивизия по приказу командования заняла оборону к юго-западу от этого города. Мы оседлали Варшавское шоссе, готовые отразить возможный удар противника на этом направлении. Но начать нам довелось не с обороны, а с наступления.

Как известно из воспоминаний Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, в то время наше командование знало, что противник готовился к новому наступлению. В частности, ожидались его удары из района Волоколамска и от Тулы на Каширу. В связи с этим Верховный Главнокомандующий приказал Западному фронту нанести два контрудара. «Один контрудар, — сказал он Г. К. Жукову, — надо нанести в районе Волоколамска, другой — из района Серпухова во фланг 4-й армии немцев... В районе Волоколамска используйте правофланговые соединения армии Рокоссовского, танковую дивизию и кавкорпус Доватора. В районе Серпухова используйте кавкорпус Белова, танковую дивизию Гетмана и часть сил 49-й армии».

В результате для нанесения контрудара под Серпуховом была создана группа войск под командованием генерал-майора П. А. Белова, в которую 14 ноября вошла и 112-я танковая дивизия. Наступление было назначено на 7 часов 16 ноября. Оно должно было сорвать план фашистского командования.

Отмечу, что часть сил 49-й армии начала нанесение контрудара еще накануне, 15 ноября. Но за сутки боя не смогла продвинуться вперед. Этому препятствовали как чрезвычайно сильная оборона противника, так и сложные условия местности под Серпуховом. Как писал впоследствии член Военного совета 49-й армии генерал-майор А. И. Литвинов, «артиллерия, застревая в лесах, не успевала вовремя занимать огневые позиции, конница на исходный рубеж не вышла, пехота, неся потери, возвращалась на свои исходные позиции».

И вот наступил для нас день боевого крещения. Утром 16 ноября 112-я танковая и 5-я кавалерийская дивизии совместно нанесли удар в направлении Малеево, Вязовка, Высокиничи. И действительно, сразу же натолкнулись и на мощную вражескую оборону, и на такие препятствия, как лесистая местность и бездорожье. В дополнение ко всему этому противник бросил против нас крупные силы авиации. Фашистские самолеты группами, сменявшими одна другую, постоянно висели над боевыми порядками наступавших, осыпая их бомбами. Мы же не имели достаточного прикрытия с воздуха.

Но и под огнем вражеской артиллерии, под бомбами шли вперед наши танки с пехотой и конницей. Наступая непрерывно, днем и ночью, и громя контратакующие части врага, мы буквально «прогрызали» его оборону. К 12 часам 18 ноября наша группа войск вышла на шоссе Воронцовка — Троицкое западнее Серпухова. В этих первых схватках с врагом особенно отличился танковый батальон капитана П. Ф. Самара. Его воины, сражаясь против численно превосходившего противника, действовали отважно и умело. Тесня гитлеровцев, они нанесли им значительные потери.

Но чем дальше продвигались наши танки, тем все более упорное сопротивление они встречали. У шоссе Воронцовка — Троицкое противник обрушил на нас мощный артиллерийско-минометный огонь. Завязался напряженный бой, длившийся несколько дней.

Здесь вновь наши танкисты показали себя бесстрашными воинами. Пять раз водил свой танк в атаку экипаж младшего сержанта И. А. Мажегова. Он уничтожил противотанковое орудие, три миномета и два станковых пулемета противника. А в бою за высоту 172,4 подбил вражеский танк.

Искусно действовали и артиллеристы. Две немецкие батареи и два пулеметных гнезда вывела из строя батарея старшего лейтенанта Л. И. Гуреева из 112-го артполка дивизии. Образцы мужества и отваги показал расчет противотанкового орудия младшего сержанта П. П. Жуковского. В момент опасной вражеской контратаки он на руках выкатил свою пушку на открытую позицию и метким огнем подбил фашистский танк.

Свыше 5 тыс. солдат и офицеров потеряли гитлеровцы в результате этого контрудара. Кстати, иногда высказывается мнение о его нецелесообразности в условиях середины ноября 1941 г., но оно не разделяется ни участниками нанесения этого контрудара, воочию видевшими его реальные результаты, ни бывшим командованием 49-й армии, отвечавшим за оборону Серпухова. Вот что писал, в частности, генерал-майор А. И. Литвинов, являвшийся тогда членом Военного совета этой армии: «... Контрудар... сковал крупные силы 4-й немецко-фашистской армии и не дал ей возможности возобновить наступление на этом участке, ибо предназначенные для наступления войска были уже втянуты в бой».

Более того, противник был вынужден бросить на участок западнее Серпухова часть своих резервов и израсходовать их для отражения контрудара наших войск. Это в известной мере ослабило силы 2-й танковой армии Гудериана, наносившей с 18 ноября удар из района Тулы по обороне 50-й армии.

Тем не менее там гитлеровцам удалось осуществить прорыв. Обойдя Тулу с юго-востока, они двинулись на Каширу, чтобы оттуда прорваться к Москве. Продвижение противника с юга в этом направлении грозило выходом его танков на тылы наших войск. Захватив Венев и Мордвес, враг продолжал наступление на Каширу. 25 ноября передовой отряд фашистской 17-й танковой дивизии достиг южной окраины этого города. Одновременно частью сил противник начал наступать из района Мордвеса на Лаптево, Кострово.

* * *

В тот же день я получил приказ вывести главные силы 112-й танковой дивизии из боя и направить их под Каширу для обороны города и Каширской электростанции. Туда же перебрасывался кавкорпус генерала Белова.

Сложившаяся обстановка требовала действовать без промедления. Дорога была буквально каждая минута. Между тем, на намеченном для движения танковых колонн направлении был лишь один надежный мост, да и тот железнодорожный. Пришлось воспользоваться им. С наступлением темноты начали переправу 125-й танковый, 112-й артиллерийский и ряд подразделений 112-го мотострелкового полков. Остальные части дивизии временно оставались под Серпуховом.

Непроглядная ноябрьская ночь скрыла наш маневр от противника, а сократившийся благодаря использованию железнодорожного моста маршрут помог быстро выдвинуться в назначенный район.

Уже к утру 26 ноября части дивизии, стремительно продвигаясь вдоль южного берега Оки, подошли к с. Иваньково, расположенному в 15 км к юго-западу от Каширы. Село оказалось почти безлюдным. Отсюда были эвакуированы и все местные учреждения. Продолжала работать лишь районная контора связи. Но именно она и нужна была нам в первую очередь.

Дело в том, что теперь мы не только защищали Москву, но и выполняли задачу, связанную с обороной Тулы. Как известно, в то время противник уже больше месяца прилагал отчаянные усилия, чтобы овладеть этим городом. Потерпев неудачу в попытке захватить его с ходу, гитлеровцы решили окружить Тулу. С этой целью они глубоко обошли ее с востока. Овладев ценою больших потерь Веневом, Гудериан, как уже отмечено, бросил дальше, на Мордвес и Каширу, 17-ю танковую дивизию, а часть своих сил повернул для удара на Тулу с севера, одновременно стремясь перерезать шоссе, ведущее из нее на Москву.

В боях, которые развернулись в последующие дни, нашей дивизии довелось совместно с войсками 50-й армии и кавкорпусом генерала Белова принять активное участие сначала в обороне Каширы, а затем и в срыве плана окружения Тулы. В сущности эта задача была единой, поскольку и попытки захвата Тулы и наступление на Каширу были составными частями вражеского замысла прорыва к Москве с юга.

Понятно, что первой заботой было установление взаимодействия с ближайшей стрелковой дивизией и кавкорпусом. Вот почему по прибытии в Иваньково я прежде всего направился в местную контору связи. Ее работник В. И. Самошин несказанно обрадовался возможности помочь танкистам. С этого момента он вместе с нашими связистами делал все возможное для обеспечения связи с соседями — 173-й стрелковой дивизией и 1-й гвардейской кавдивизией, с находившимся в Кашире штабом генерала Белова, а также с Тулой.

В течение дня и следующей ночи были получены необходимые сведения. Так, я теперь знал, что если 25 ноября на южных подступах к Кашире находился лишь зенитный артиллерийский дивизион, который смог остановить продвижение передового отряда 17-й танковой дивизии, но был бы не в состоянии воспрепятствовать натиску приближавшихся ее основных сил, то теперь положение изменилось. К Кашире уже подошли с севера некоторые части кавкорпуса генерала Белова. Таким образом, определилась и задача нашей дивизии, состоявшая в том, чтобы сорвать возможную попытку врага обойти Каширу с юго-запада.

В то же время данные нашей разведки показывали, что именно такую попытку и собирался предпринять противник. В ночь на 27 ноября мы выяснили, что его танки несколькими группами подходили к ближайшим от нас населенным пунктам Восьма, Тепловка, Воскресенка.

Силы, которыми мы располагали, были невелики — один танковый, часть мотострелкового и артиллерийский полки, уже понесшие потери в предшествующих боях. Танков было немного. Но и в этих условиях мы должны были нанести поражение врагу, сорвать его замысел. Как это сделать? Осмотрев местность, я принял решение организовать на направлении Тепловки, МТС, Акимовки три засады — по числу танковых батальонов. Они получили задачу обрушить на противника внезапный огонь башенных орудий. Дивизионной артиллерии было приказано нанести с открытых позиций удар по фашистским танкам.

В течение ночи войска заняли указанные им позиции. В 5 часов 27 ноября я послал в штаб 49-й армии краткую радиограмму об обстановке на данном участке, добавив: «Приступил к выполнению задачи». Спустя несколько часов вражеские танки с пехотой появились перед 2-м танковым батальоном, которым, после гибели в бою под Серпуховом М. А. Ликанова, командовал военный комиссар батальона младший политрук А. Е. Шамов, один из самых отважных наших воинов. Подпустив гитлеровцев поближе, первым открыл огонь танк А. Е. Шамова из засады. Вскоре батальон подбил несколько танков. Остальные поспешно повернули назад. Придя в себя от неожиданности, враг открыл ураганный артиллерийско-минометный обстрел 2-го батальона. Один из снарядов угодил в машину А. Е. Шамова. Но за гибель героя-командира отомстили его танкисты, нанеся чувствительные потери вновь попытавшемуся наступать противнику. Все яростные атаки гитлеровцев были отбиты.

Храбро сражались и танкисты роты старшего лейтенанта П. И. Орехова, впоследствии удостоенного звания Героя Советского Союза. Не потеряв ни одной своей машины, они подбили несколько фашистских танков.

Труднее всего пришлось в боях тех дней подразделениям мотострелкового полка майора Салаха Галеева. Располагая лишь частью своих сил, он, однако, использовал их умело и эффективно. Особенно тщательно было организовано взаимодействие полковой артиллерии с мотострелковыми батальонами. Едва показались первые вражеские танки с пехотой, артдивизион полка выкатил орудия на открытые позиции и начал в упор бить по противнику, уничтожая его машины и живую силу.

Враг ответил шквалом огня. Но наши артиллеристы не дрогнули. Даже раненые не покидали орудий. Наводчик И. И. Листенко, например, будучи ранен, отказался уйти с поля боя и продолжал меткими выстрелами поражать врага.

Успешно действовали и другие артиллерийские части и подразделения. Их личный состав проявил величайшее мужество и самоотверженность в этих боях с отчаянно рвущимися вперед гитлеровцами. Так, после очередной безуспешной атаки фашисты, понеся потери, отвели оставшиеся танки в укрытие и оттуда открыли огонь. Было ясно, что эти машины притаились невдалеке, но из-за неровностей местности не удавалось точно определить их местонахождение. Сделать это вызвался разведчик 2-й батареи 112-го артполка М. И. Гутов. Получив разрешение командира, он под сильным огнем пополз по снегу в сторону противника и вскоре возвратился с нужными данными. Благодаря этому все вражеские танки были уничтожены огнем артиллеристов.

Отчаявшись прорваться на этом участке, враг бросил против нас бомбардировочную авиацию. Но, к нашей радости, вскоре появились в небе и краснозвездные самолеты. Завязались воздушные бои, неизменно заканчивавшиеся бегством фашистских асов. Впрочем, это не ослабило ожесточенности схватки на земле.

Вот как писал впоследствии об этих боях командующий 50-й армией генерал И. В. Болдин: «...112-я танковая дивизия под командованием полковника А. Л. Гетмана, встретив сильное сопротивление противника, вначале продвижения не имела. Действуя из укрытий, наши танкисты в упор расстреливали рвавшихся вперед гитлеровцев. Более суток продолжался тяжелый бой, после чего наши танкисты начали продвигаться вперед. Потеряв много машин, враг вынужден был остановить наступление и вызвать на помощь авиацию. За день фашистские самолеты 11 раз пытались бомбить позиции танкистов. Но наши славные истребители оказались на высоте. Они решительно встречали воздушного врага, и гитлеровские летчики вынуждены были в беспорядке сбрасывать бомбы и спасаться. И все-таки Гудериан упорствовал. Собрав силы, он предпринял новую танковую атаку против дивизии Гетмана. Но и эта атака захлебнулась. Наши танкисты продолжали прочно удерживать свой рубеж».

Противник выдыхался. В связи с понесенными им тяжелыми потерями его атаки становились все слабее и в конце концов прекратились. Одновременно он встретил решительный отпор и на участке конников генерала Белова, чей корпус 26 ноября получил почетное наименование 1-го гвардейского. В двухдневых боях мы измотали врага и отбросили его к Мордвесу. Складывались благоприятные условия для нанесения контрудара по гитлеровцам в направлении Тулы, о чем я и доложил командующему 49-й армией генералу Захаркину.

Так думал и генерал П. А. Белов. Впоследствии он рассказывал, что считал момент наиболее подходящим для контрудара, пока Гудериан не подтянул свои резервы. Но к конникам тогда еще не подошли их танки. Ждать их — значило отсрочить начало контрудара. И генерал Белов решил действовать, «не ожидая главных сил своих танков, тем более что они встретили значительные трудности при переправе через речку Осетр с крутыми каменистыми берегами (у Зарайска). Генерал Захаркин обещает помочь мне на правом фланге танками полковника Гетмана». Далее он писал: «Наступление корпуса началось... Справа от корпуса наступали танкисты полковника Гетмана, а слева включились в наступление Западного фронта свежие войска (10-я армия. — А. Г.) генерала Голикова... Славные конногвардейцы с танкистами, несмотря на упорное сопротивление арьергардов врага, овладели поочередно Мордвесом, Веневом...».

Но в те дни обострилась обстановка и справа от нас, на левом фланге 49-й армии. Там противник прорвал ее оборону, овладел Алексином и оттуда начал продвигаться к Лаптеву, угрожая перерезать единственные шоссейную и железную дороги, связывавшие Тулу с Москвой, и выйти на тылы нашей дивизии и корпуса генерала Белова. Одновременно он угрожал ударом на Серпухов с тыла.

В этих условиях могло быть только одно решение — контратаковать вклинившегося врага. К такому выводу и пришли командующие 50-й и 49-й армиями. Первый из них выделил для этого пехоту из состава 258-й стрелковой дивизии, второй — часть сил 238-й, 340-ю стрелковую дивизию. 124-му танковому полку нашей дивизии, ранее убывшему на оборону Тулы, совместно с 999-м стрелковым полком 258-й стрелковой дивизии и довелось сыграть решающую роль в этом ударе по врагу.

Эти два полка контратаковали противника на одном и том же участке — в районе населенных пунктов Клешня и Маньшино, но с разных направлений. К тому же их дружному удару, нанесенному утром 30 ноября, предшествовали хорошо подготовленные короткая артиллерийская подготовка и два мощных залпа гвардейских минометов. А. И. Литвинов, находившийся тогда вместе с командующим 49-й армией на наблюдательном пункте 238-й стрелковой дивизии в районе Никулина, так описывал результаты этого огневого налета: «Впечатление было такое, что на этом участке произошло большой силы землетрясение, все было сметено — так поработали тут «катюши». Ближе к переднему краю мы увидели сотни трупов гитлеровцев и множество подбитой техники: машины, мотоциклы, брошенное оружие...».

Но, как подчеркнул автор приведенных строк, это лишь несколько облегчило задачу атакующих. Последовал напряженный и крайне ожесточенный бой, длившийся несколько часов и довершивший разгром гитлеровцев на этом участке. Наступая с двух сторон на Клешню и Маньшино, наши танкисты и 999-й стрелковый полк, взаимодействуя с частью сил 238-й и 340-й стрелковых, а также 31-й кавалерийской дивизий, овладели несколькими населенными пунктами и вынудили врага отойти на запад.

Хотелось бы привести еще несколько строк из воспоминаний генерала А. И. Литвинова, касающихся действий танкистов нашей дивизии в этом бою. Они, «хотя и имели на вооружении танки устаревшего типа, приняли на себя удар около 80 фашистских бронированных чудовищ и остановили их. Упорство и героизм экипажей наших танков как бы восполнили недостаточную толщину и крепость их брони».

Так оно и было. Дивизия тогда имела на вооружении главным образом легкие танки — около сотни Т-26, а также батальон тяжелых танков КВ. Наши замечательные «тридцатьчетверки» — лучшие в мире танки Т-34 и другие отличные боевые машины лишь позднее начали прибывать в войска в достаточном числе. Но мы хорошо понимали, что это связано с грандиозным перебазированием нашей военной промышленности из прифронтовых районов на восток и знали, что скоро страна непременно даст своим воинам новую превосходную технику. А пока — и это мы тоже знали — нужно было бить врага тем оружием, которое у нас имелось. И разве мало было случаев, когда танкисты, даже лишившись, своей боевой машины, продолжали сражаться!

Вот почему и 124-й и все остальные полки нашей дивизии, как, впрочем, и других танковых соединений Красной Армии, в труднейших условиях боев 1941 г. научились громить врага несмотря ни на численное, ни на техническое его превосходство в то время. И прав генерал А. И. Литвинов, говоря, что героизм и упорство танкистов восполняли недостатки их тогдашней боевой техники.

* * *

Едва наши войска оттеснили противника из района Клешня — Манынино, как возникла новая грозная опасность. 2 декабря 3-я и 4-я танковые дивизии Гудериана с полком СС «Великая Германия», обходившие Тулу с востока, прорвали позиции 50-й армии. На следующий день первая из названных дивизий подошла к железной дороге Тула — Москва и захватила ст. Ревякино. Устремившись затем к западу от нее, противник перерезал и шоссе, по которому из столицы в осажденную Тулу доставлялись автотранспортом вооружение, боеприпасы, продовольствие и медикаменты.

Казалось, еще одно усилие, и вражеские дивизии, рвавшиеся навстречу друг другу с запада и востока, соединятся, полностью окружив Тулу, а вместе с ней и находившиеся там штаб и войска 50-й армии.

Рассказывай о событиях 3 декабря, генерал И. В. Болдин писал: «...Раздался телефонный звонок из штаба фронта. Меня вызывал командующий Западным фронтом (генерал армии Г. К. Жуков. — А. Г.). Предчувствую, что разговор будет не из приятных. Так оно и оказалось.

— Что же, генерал Болдин, — начал командующий фронтом, — выходит, в третий раз за несколько месяцев войны попадаете в окружение. А ведь я вам говорил, что штаб армии и командный пункт нужно перевести в Лаптево.

— Товарищ командующий, если бы я со штабом армии оставил Тулу, положение наше было бы куда хуже, чем теперь, — отвечаю ему.

— Какие меры принимаете? — снова послышался голос командующего.

Я докладываю, что 999-й стрелковый полк 258-й дивизии начал бой за освобождение Московского шоссе. Кроме того, ряд соединений армии готовит удар по каширской группировке противника.

— Какая вам помощь нужна? — спрашивает командующий фронтом.

— Прошу с севера вдоль Московского шоссе навстречу веденинскому полку (имеется в виду тот же 999-й стрелковый полк, которым командовал подполковник А. Я. Веденин. — А. Г.) пустить танки дивизии Гетмана.

— Сейчас прикажу, — говорит он. — Но и вы принимайте решительные меры по ликвидации вражеской группировки, перерезавшей шоссе...».

В тот же день я получил приказ выдвинуть дивизию в район Шульгино и ударом на Кострово уничтожить противника, соединившись с наступавшими навстречу частями 50-й армии. Задача — освободить шоссе Серпухов — Тула и обеспечить свободное движение по ней транспорта со снабжением.

Итак, снова в бой, без передышки, без остановки.

До сих пор с чувством восхищения вспоминаю стремительность, с которой действовали части дивизии при выполнении этого приказа. В тот день был сильный снегопад. Холодный ветер обледенил дороги. Но ничто не могло помешать танкистам, мотострелкам и артиллеристам дивизии. По наскоро разработанным маршрутам наши части быстро выдвинулись к Шульгино и с севера с ходу ударили по врагу, прорвавшемуся в район Клейменово — Кострово — Никола-Викунь.

Почти сутки длился небывало ожесточенный бой. Противник пытался отбросить нас, но тщетно. Атакуемый нами с севера и стрелковыми частями 50-й армии с юга, он оказался между двух огней и в конце концов вынужден был очистить шоссе. Насколько важным был этот успех можно судить по следующей записи генерала Болдина от 4 декабря: «... Раздается телефонный звонок. Снимаю трубку, слышу взволнованный, радостный голос Сиязова:

— Товарищ командующий, только что звонил Веденин. Его полк соединился с подразделениями танковой дивизии Гетмана. Шоссе Москва — Тула освобождено. — Затем с каким-то особым ударением добавил: — Движение по шоссе можно открывать...

Известие об успешных действиях 999-го полка и танкистов 112-й танковой дивизии в боях за Московское шоссе мгновенно облетело всю Тулу, все наши войска. Об этом стало известно и в соседней 49-й армии. Чувствуется, что в борьбе за Тулу наступил переломный момент. Планы врага по овладению городом рушились».

А мы продолжали наступать дальше, к железной дороге, чтобы и ее очистить от врага. К этому времени на соседний участок вышла свежая 340-я стрелковая дивизия полковника С. С. Мартиросяна. Взаимодействуя с ней и тесня врага, части нашей дивизии к исходу 5 декабря приблизились к Руднево, а на следующий день завязали бой за ст. Ревякино и Грызлово.

Здесь вновь наши воины проявили поистине чудеса доблести и геройства. Среди отличившихся был экипаж младшего сержанта И. А. Мажегова из 125-го танкового полка. В бою за Ревякино он бесстрашно ринулся на своем танке в самую гущу жестокой схватки. Гусеницами и огнем было уничтожено несколько противотанковых орудий врага, а также немалое число гитлеровцев. Младший политрук А. И. Шидловский с одним огневым взводом 2-й батареи 112-го артполка смело вступил в единоборство с 12 фашистскими танками. Половина их была подбита, а остальные вынуждены были прекратить атаку. А. И. Шидловский в этой неравной, но победной схватке лично вывел из строя четыре немецких танка.

Таких примеров множество. Подобно всем героическим защитникам Москвы воины 112-й танковой дивизии были полны решимости разгромить врага, сорвать его планы. Еще и месяца не прошло с тех пор, когда состоялось их боевое крещение. Но все это время дивизия выходила из одного боя только для того, чтобы немедленно вступить в другую схватку с противником. И везде мы громили его, даже в тех боях, где превосходство сил врага было очевидным.

Думая сейчас об этом, не раз задаю себе вопрос: чем же в таком случае мы брали верх над гитлеровцами? И как бы в ответ в памяти всплывают дорогие и родные лица воинов дивизии. Все они были под стать тем, о которых я уже рассказал, — майорам М. А. Ликанову и С. Галееву, старшим лейтенантам Л. И. Гурееву и П. И. Орехову, младшим политрукам А. Е. Шамову и А. И. Шидловскому, младшим сержантам И. А. Мажегову, П. П. Жуковскому, разведчику М. И. Гутову и многим, многим другим отважным сынам Родины. Величайшая самоотверженность, готовность отдать жизнь во имя разгрома врага — вот главное, что давало силу побеждать в трудных и сложных условиях конца 1941 г.

6 декабря началось контрнаступление войск Западного фронта. Хотя в тот день части и подразделения дивизии продолжали напряженные бои с врагом, наши беззаветно храбрые политработники во главе с начальником политотдела дивизии старшим батальонным комиссаром В. М. Шалуновым, комиссарами 125-го танкового полка батальонным комиссаром Фридсоном, разведывательного батальона дивизии старшим политруком Гребенниковым и другими нашли возможность сообщить эту весть всему личному составу. И она еще больше окрылила воинов. В наступление перешли и ближайшие к нам соединения 49-й и 50-й армий. Успешно продолжал теснить врага 1-й гвардейский кавкорпус.

Все это словно влило новые силы, и мы теперь еще решительнее громили противостоявшие нам фашистские войска. Это были остатки все тех же 3-й и 4-й танковых дивизий и полка СС «Великая Германия». Отступая под натиском нашей танковой и 340-й стрелковой дивизий, они все еще пытались цепляться за каждый населенный пункт и повсюду оказывали яростное сопротивление. Приходилось каждый километр отвоевывать с боем.

Особенно упорно оборонялся враг в районе ст. Ревякино, где он за последние дни успел укрепиться. Видимо, гитлеровцы хотели любой ценой удержать за собой эту станцию, чтобы помешать восстановлению движения по железной дороге Москва — Тула.

Но это им не удалось. Еще не успел окончиться короткий зимний день 7 декабря, когда части нашей дивизии выбили их из Грызлова и Ревякина. Я немедленно сообщил об этом радиограммой в штаб 49-й армии. И в 17 часов командарм генерал И. Г. Захаркин послал командующему Западным фронтом следующее донесение: «Дорога на Тулу от противника очищена. 112-я танковая дивизия ведет бои в районе Ревякино».

Бои в этом районе продолжались и ночью. Но станция уже была в наших руках. А к 4 часам утра 8 декабря, разгромив врага, дивизия вышла в район совхоза «Ревякинский», где и сосредоточилась.

Так совместными ударами войск 50-й и 49-й армий, в которых активное участие принимали наша 112-я танковая дивизия, ревякинская группировка противника была ликвидирована.

Приложение 6

Ю.Я.Чепига, «Воспоминания»

Наш 566 штурмовой авиационный полк базировался на полевом аэродроме вблизи  Серпухова. В штаб прибыл заместитель командующего военными воздушными силами страны в то время генерал Жигарев, кратко объяснивший обстановку: «Наши войска заняли Калугу, глубоко вклинились между Брянском и Вязьмой в направлении Смоленска. Воспользовавшись снегопадами, немцы на станции Полотняный завод (севернее Калуги из железнодорожных эшелонов выгружают много военной техники, готовясь отрезать вклинившуюся конницу Белова, и ударом через Калугу, Тулу снова попытаться взять Москву… Как видите (он показал на карте) наши войска расположены  совсем не далеко от этого места, но противодействовать немцам мы не можем. Артиллерия стоит без боеприпасов: вторые сутки под непрерывными бомбардировочными ударами немцы держат все наши пути подвоза на этом участке… Нужно пару штурмовиков, - обратился генерал Жигарев к командиру полка майору Дачаницзе, - которые в условиях этого снегопада смогли бы взлететь, достичь цели и, несмотря на плотный огонь защиты, поразить цель. Думаю, авиации противника в эту погоду в воздухе нет».

Выполнение боевой задачи было поручено мне и молодому выпускнику лётных курсов, хорошо умевшему держаться в строю, лётчику Мачневу.

Мы быстро вскочили в самолёты, прогрели моторы и вырулили на старт. Один из командиров авиаэскадрилий помог установить самолёты точно в направлении взлётной полосы, ориентируясь по компасу и стоявшем рядом в капонире самолёту. Мысленно я ещё раз оценил обстановку взлёта: слева самолёты и дома деревни Липицы, впереди железнодорожный мост с высокими стальными фермами, справа река Ока. Всё это скрыто в снегопаде. Но ждать улучшения погоды было некогда. Судьбу фронта решали минуты. Сейчас огромнейший урон врагу можно нанести возможной жертвой двух самолётов-штурмовиков и двух жизней, а через час уже в кровопролитных боях преграждать путь врагу придётся десятками тысяч человеческих жизней и огромнейшими материальными потерями.

Зелёная ракета от бежавших впереди офицеров означала, что взлётная полоса свободна.

Я взлетал, выдерживая прямую по стрелке указателя поворота. Мой ведомый лётчик Манычев ориентировался по моему самолёту. Когда под крыльями промелькнули тёмные фермы моста через Оку, я убедился, что по направлению взлетел правильно. Теперь очень важно не потерять землю и не врезаться в высокую трубу кирпичного завода на возвышенности слева. Напряжённо трудился мотор, поднимая всё выше над взгорьем семитонный бронированный самолёт с полными баками горючего, полными комплектами боеприпасов, 600 кг. бомб и 12 реактивными снарядами под крыльями. Благополучно взобрались на возвышенность не теряя из вида землю, вышли на исходный пункт маршрута. Теперь предстояло бреющим полётом (не выше 25 метров над землёй и местными предметами), выдерживая только один курс, по локсодромии лететь на цель.

Приятно было проноситься над верхушками леса. Сознание того, что никто не может атаковать в такую погоду с воздуха, никто не сможет прицельно стрелять с земли, создавало ощущение мирной обстановки. Но очень трудно было лететь над покрытыми снегом полянами, до предела напрягалось внимание и зрение, чтоб самолёт не накренился, чтобы не зацепить на скорости жёсткий грунт нашей планеты, чтобы не врезаться в колокольню какой-нибудь церкви. В одном месте наш путь облегчился в блеснувшем в облачное окно солнцем. На кромке такого окна к нашему прибытию оказалась и цель.

Я рассчитывал выскочить на железную дорогу между Полотняным заводом и Калугой, развернуться вправо, под острым углом сходу атаковать цель. Но этого не получилось (неточность магнитного компаса, неучтённое влияние разных ветров, некомпенсированные отклонения от курса при обходе препятствий на бреющем полёте).

Цель появилась перед нами раньше расчётного времени секунд на 25-30. Немцы не успели по нас открыть огонь, только суетливо сдирали чехлы со стволов зенитных орудий.

У железнодорожных эшелонов уже образовались скопища танков, орудий. Не успели и мы ударить по цели всей мощью штурмовиков. Запомнив расположение эшелонов мы решили удалиться от них по железной дороге в сторону Кондрово, развернуться влево километров шесть над лесом, на восточном курсе атаковать цель. Я полагал этим маневром обмануть немцев, создать у них впечатление, что мы не заметили цели, а уточнили ориентировку и по железной дороге удалились на Вязьму. Но только мы сделали горку (поднялись над лесом на высоту 150 метров, чтобы уточнить расположение объектов цели и занять на боевом курсе положение для атаки), как путь преградило облако чёрных клубков разрыва зенитных снарядов. Необычным (снизу вверх) ливнем засветились трассы снарядов и пуль. Цель ощетинилась всеми видами огня. В ответ на такую встречу много внимания пришлось уделить расчистке боевого пути.

С дистанции около двух километров мы открыли короткими очередями (заботясь чтобы не сильно накалялись стволы орудия) поочерёдный огонь из пулемётов и пушек по одному с огненными хвостами понеслись на эшелоны реактивные снаряды. Сближение с целью выполнялось по прямой, обеспечивающей в случае гибели лётчика столкновения самолёта с эшелонами. С каждой секундой всё гуще летели наши реактивные снаряды, кромсая вагоны, военную технику врага. По центру поездов залпом был сброшен весь бомбовый груз.

С небольшими повреждениями вернулись мы на свой аэродром. Сразу поспешили доложить результаты.

В комнате маленького домика, используемого под штаб, за столом сидели заместитель командующего генерал Жигарев и командир полка майор Дачанидзе. Рядом со столом стоял начальник штаба полка. В соседней комнате в напряжённом ожидании замолчали лётчики.

- Товарищ генерал, разрешите обратиться к командиру полка!

- Докладывайте заместителю командующего, – вмешался майор Дачанидзе. – Вы же от него непосредственно получали боевое задание.

Все трое слушали меня, угрюмо глядя вниз. Не меняя позы, после окончания моего доклада генерал спросил: «Значит  только 5-6 уничтоженных вагонов и выведено из строя 2 паровоза?»

Подняв взгляд на Мачнева, генерал Жигарев уточнил: «А что может к этому добавить ведомый?» Мачнев с неприсущей ему торопливостью и взволнованностью заговорил: «Ведущий не всегда видел… А когда мы отходили от цели, нас уже закрыл снегопад… Горело много вагонов… От бомб ведущего рядом с крылом моего самолёта рванул вагон, чуть не перевернуло меня взрывной волной. По-моему, два эшелона уничтожены наверняка». Все трое, слушавшие доклад улыбнулись, генерал Жигарев встал, пожал нам с Мачневым руки и сказал: «Молодцы. Я уже получил информацию от наблюдавших вашу работу. Все четыре эшелона уничтожены. Это же подтверждает и перехваченная радиограмма. Без всякого кода, прямым текстом немцы кричат в эфир: эшелоны горят и рвутся. От имени Советского командования благодарю за отличное выполнении боевого задания в тяжёлых метеорологических условиях. Разрешаю завтра при наличии хорошей погоды слетать, сфотографировать результаты своей работы». Обращаясь к командиру полка генерал Жигарев приказал: «На обоих оформить материал для предоставления к званию Герой Советского Союза». Вскоре Мачневу было присвоено звание Героя. А мне присвоили очередное воинское звание, назначили на должность командира авиаэскадрильи и перевели в другую воинскую часть. Моё «Личное дело» в новую часть не прибыло, затерявшись где-то под бомбардировками в пути».

Приложение 7

Воспоминания Татьяны Моисеевны Гончаровой, 2008 год.

Записано Людмилой Ивановой

Вспоминается тёплый августовский день. Мы вместе с соседкой Татьяной Моисеевной Гончаровой обираем в моём саду кусты перезревшей смородины. В просвете между деревьями солнечный луч сквозь листву высвечивает разрумянившиеся яблоки, грядки опустели. Нам хорошо - и от этого яркого, доброго утра, и от пьянящих ароматов увядающего лета, и от нашей неспешной беседы.

Татьяна Моисеевна рассказывает, что в сегодняшней жизни у неё всё ладно. На обеденном столе достаток - всегда есть чем гостя порадовать. И хозяин в доме добротный. Пётр Максимович уж без дела не просидит, руки его всегда работы просят.

- Благодать-то какая, - говорю я, опуская ладони в ведро с яркими, влажными от сока ягодами. - Август!

- А я не люблю август, - моя собеседница замолчала надолго, как-то опечалившись сразу. Стало понятно - она в плену своих, по-видимому, тяжёлых воспоминаний.

В тот день я и узнала трагическую историю этой не сломленной горем женщины, которая, вопреки всем бедам и невзгодам, не ожесточилась, сохранила свою светлую душу. Женщины, которая так горячо любит жизнь, потому что знает её истинную цену.

Тот август сорок второго, который она назвала "чёрным", расколол её судьбу на две половинки. "До" было беззаботно и радостно в семье бабушки Татьяны Егоровны (матери Таня лишилась давно). Жили они в привольной деревне, затерявшейся среди брянских лесов. Бабушка обучила внучку всему - работать на земле, ухаживать за скотом, наколоть дров, испечь хлеба к утреннему столу. В шестнадцать лет Таня вышла замуж за смирного, работящего Фёдора, в семнадцать стала матерью.

…Горе вошло в каждый дом вместе со страшным словом "война", забрав отцов, сыновей, мужей. Августовским днём сорок второго в деревню вошли враги, и сразу последовал приказ - всем собраться у околицы, за неповиновение - расстрел. "Лучше смерть приму у родной печи, чем покорюсь иродам, - заявила бабушка. - А тебе, прихвостню фашистскому, - обратилась она к Петру, старосте из местных, - всё равно не жить". Перекрестила внучку, поцеловала правнучку, проводила их долгим тяжёлым взглядом, будто чуяла, что больше им уже не свидеться.

Собравшихся женщин с детьми погнали на станцию. Тридцать километров шли в тишине, полной тревоги и горестного ожидания. Анечка заснула на руках у Тани, мирное дыхание и тепло ребёнка её согревали и успокаивали.

Потом был товарный вагон, пахнущий навозом и прелым сеном. Было тесно и душно. Выбрав уголок, Таня присела и забылась в чутком сне.

Очнулась от яркого света. В открытые ворота товарняка светило солнце. Женщины с детьми спрыгивали на землю. "Выходи, - шепнула соседка, - Польша".

На пристанционной площади немецкий офицер через переводчика объяснил, что они забирают русских детей - им выпала высокая честь послужить великой нации. Поняв тяжелый смысл этих слов, толпа окаменела. Потом взорвалась пронзительным женским воем. Таня судорожно прижала дочурку к себе так крепко, что та заплакала от боли…

Говорят в народе: время лечит. Нет. Через годы, десятилетия не высохли её слёзы. Татьяна Моисеевна отчётливо помнит тот день всеобщего безумия и отчаяния - рыдания женщин, пронзительный детский плач, побои и окрики фашистских конвоиров, вырывавших ребятишек из материнских рук. Это был отчаянный, раздирающий душу стон материнского сиротства.

Избитую, обезумевшую от горя Татьяну вместе с другими такими же несчастными бросили в тот же вонючий товарняк, колёса равнодушно отстукивали километры. Потом они опять долго шли, пока не очутились перед воротами с надписью: "Бухенвальд".

Здесь она пробыла почти три года. Почти три года страшных мучений, ставших потом кровоточащей раной всей её жизни.

…В доме Татьяны Моисеевны я рассматриваю документальные снимки из этого лагеря смерти. С фотографий смотрят люди, нет - не люди, а обтянутые кожей скелеты! Погасшие глаза, взгляды, отстранённые от живого мира. Ещё один снимок - трупы умерших, сложенные в штабеля, как дрова: "Звери, звери, - глухим, убитым голосом повторяет Татьяна Моисеевна. - Нет, даже хуже зверей. Мы так страдали от голода, получая в день миску травяной похлёбки". Но ещё мучительнее был холод. Не спасала лёгкая одежонка и брошенная на промерзающий зимой бетонный пол циновка. После войны она узнала, что уже никогда ей не суждено больше стать матерью.

Лагерная фабрика смерти работала бесперебойно - каждый день чёрная лента транспортёра увозила новые жертвы. Иногда среди умирающих она улавливала лёгкое дыхание тех, кто ещё был жив, но уже не мог подняться.

Я смотрю на эту маленькую женщину, преклоняюсь перед её великой стойкостью. Слишком глубока чаша страданий, испитая ею. В голоде, в холоде, в отрыве от родной земли, без вестей с фронта, в полной неизвестности о судьбах мужа-солдата и малютки-дочери, на грани жизни и смерти, она жила лишь Верой, Надеждой, Любовью.

…Узников освободили американские солдаты. Накануне немцы сильно нервничали, заключенные приготовились к самому худшему.

"Девчата, выходите!" - кричали на ломаном русском языке парни в незнакомой военной форме. Из барака на них смотрела измождённая женщина, совсем не похожая на ту цветущую деревенскую красавицу Таню, переступившую лагерный порог три года назад. В ней осталось тридцать шесть килограммов веса: "Я была чёрная, как земля". Ей исполнилось двадцать три года.

Домой вернулась не сразу. Предстояло заново научиться есть, набрать вес, обрести человеческий облик. А когда чуть окрепла, поехала на Брянщину, где ждал её Фёдор - израненный, но, слава Господу, живой. Деревни не было, её полностью сожгли фашисты. Лишь сиротливые одинокие печи напоминали о былом тепле. Оставшиеся в живых поведали Тане, как мучили перед казнью враги её бабушку Татьяну Егоровну, прознав, что она мать командира партизанского отряда. Какую изуверскую смерть они ей придумали!

Жить было негде, и Татьяна с мужем подались в город, чтоб начать поиски дочери. Мысли о ней помогали ей жить там, где выжить было невозможно: "Какая она стала, поди, уже большенькая, голубоглазая, шаловливая щебетунья…"

Много они с Фёдором исписали бумаги, исходили по кабинетам, изъездили, пока не напали на нужный след. "Анна Гончарова, - сообщалось в документе, - в августе 1942 года была направлена в польский детский дом". Далее указывался его номер. Фёдор выехал в Польшу. Таня томилась ожиданием. Но вскоре он вернулся без дочери. Ни детского дома, ни немецкого госпиталя, при котором он был организован в оккупированном городе, уже не существовало. Очевидцы рассказали, что раненых, поступавших с Восточного фронта, лечили, забирая для немцев кровь у русских детей, детская кровь считалась самой чистой. Раненых становилось всё больше и больше, кровь выкачивали всю без остатка. Дети живыми из госпиталя уже не возвращались.

Тогда ей казалось, что жить больше незачем. Муж вскоре умер от физических и душевных ран. Её спасало только людское участие, душевная теплота и доброта тех, кто работал с ней рядом на бетонном заводе. Одну-одинёшеньку, потерявшую всех близких, люди окружили её вниманием, помогали не утонуть в отчаянии. Истерзанная страданиями душа постепенно оттаивала. Благодарная её память хранит воспоминания о том ещё не сытом, но уже счастливом времени, когда радость на всех одна и беда на всех - тоже.

…Уже три десятилетия Татьяна Моисеевна на пенсии. У неё и тёплый дом, и ухоженная усадьба, и рядом Пётр Максимович, на плечо которого всегда можно опереться. Но на девятом десятке ведётся уже счёт каждому прожитому дню и в этом мудром возрасте всё оценивается по-особому - много значат даже маленькие житейские радости, твоя нужность другим.

…Каждый день, закрыв калитку своего дома, я пробегаю мимо её небольшого и чистенького домика в конце нашей улицы. Сегодня привычно заглянула к ней. Раннее утро. Но уже трепещет на ветру чисто выстиранное бельё. Татьяна Моисеевна, заметив меня, появляется на крыльце и улыбается как старой знакомой: "А я уже сырничков к завтраку напекла. Угощайтесь", - и кладёт мне в руку два тёплых сдобных сырника.

 

 

Источники:

1. Собрание ветеранов в Пущинской городской библиотеке 21 июня 1997 года (газета "Пущинская среда", №31 (89), 31.07.1997)

2. Устное сообщение руководителя научного отдела Приокско-террасного заповедника М.М.Заблоцкой, 2010 г., записано Демидовым В.Э.

3. Устное сообщение Валентины из сельсовета деревни Пущино, записано Губиным С.В.

4. Ежедневные сводки Советского Генерального штаба за 1941-1942 год. В издании Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы.  — М.: ТЕРРА, 1996-1999.

5. Устное сообщение Братчикова Сергея Алексеевича, жителя деревни Михайловка, записано Демидовым В.Э.

6. Устное сообщение Валентины Юрашко, жительницы деревни Дракино, записано Демидовым В.Э.

7. Устное сообщение Николая Васильевича, жителя г.Серпухов, записано Демидовым В.Э.

 

Карты и схемы:

Схема из книги «Неизвестная битва в небе Москвы», Хазанов Д.Б., 1999

Схемы боевых действий из книги «Разгром немецких войск под Москвой» под ред. Б.М.Шапошникова, 1943 г.

Трофейные карты немецкого генштаба 1941 года (размещены в сети интернет).

Карты Серпуховского района 1930 и 1939 года (размещены в сети интернет).